Любовь Алексеевна Буткевич - Солдаты милосердия

Советского закона, всеобщая ненависть и презрение трудящихся».

Я твердо усвоила и то, что «приказ командира — закон», о чем нередко напоминал старшина, и беспрекословно старалась выполнять все распоряжения и приказы старших по званию.

С наступлением дня в части все шло по общему распорядку: в шесть утра подъем, физзарядка, туалет. После завтрака начинались политические и строевые занятия. Ходили в наряды. Мне нравилось стоять на посту, особенно в ночное время, вышагивать с винтовкой через плечо около охраняемого объекта — вещевых и продовольственных складов или около выстроившихся в ряд нескольких десятков автомашин. Это выглядело совсем по-боевому.

Развертывали свою общественную работу партийная и комсомольская организации, разъясняя важность предстоящих задач.

Комсомольцев среди молодежи оказалось двенадцать человек. Комсоргом избрали самую активную и общительную девушку, Оксану Драченко.

Коммунистов было пока всего три человека. Партгруппу возглавил замполит Таран.

Старшина учил разбирать и собирать винтовку, пистолет, обращаться с гранатой. Я с интересом слушала и терпеливо познавала все премудрости военной науки и строевой службы.

— На-ле-во! На-пра-во! Кру-у-гом! — муштровал Блохин.

— Никулина, выйти из строя!

— Есть выйти из строя! — отвечала я.

— Встать в строй!

— Есть встать в строй!

И надо было усвоить, как правильно выйти и встать в строй.

Но самым важным и главным занятием была для нас медицинская практика. Большинство врачей и сестер не имели опыта. Первые пришли с институтской скамьи, медсестры — после краткосрочных курсов. Да и ранее окончившим не всем пришлось работать в госпиталях. Эти занятия необходимы были именно теперь, чтобы узнать специфику ухода за ранеными, чтобы с началом работы в полевых условиях не растеряться. А потому весь медицинский персонал ежедневно расходился по госпиталям, которые были размещены в зданиях педагогического института по улице Карла Маркса, на улице Кирова и Комсомольском проспекте.

Наконец формирование и вся подготовительная работа окончились. Объявили, что завтра начинается погрузка в эшелон.

Моя беспокойная мама наведывалась часто. А в этот день еще до подъема приехали вместе с отцом.

— Предчувствие не дает покоя, — сказала она.

— На сей раз, мама, предчувствие тебя не обмануло. Только ты, пожалуйста, за меня не очень беспокойся. Не на передовую еду, а в госпитале буду работать. Ничего со мной не случится.

Отец выглядел усталым, мрачным. Когда мама отошла от нас, он показал мне повестку, полученную вчера, в которой значилось то же, что и в моей:

«Явиться в военкомат к девяти утра, иметь при себе пару белья, кружку, ложку…»

Мать об этом еще не знала. Вот оно что! Поняла я настроение отца. Он беспокоился не только за меня, но и за маму. Ей предстоят еще новые волнения.

Повернулась она к нам и увидела знакомый листочек бумаги.

— Значит, тоже уходишь? Ну что же, идите. Провожу. Только помните, что вся моя жизнь проходит в ожиданиях, так не заставляйте ждать долго. — И закрыла лицо руками. Потом, словно спохватившись, произнесла: — Отец, тебе пора уходить. А я останусь. Тебя, быть может, не сразу отправят.

— Да, я пойду. Видишь, дочь, время какое — и проводить тебя не придется. Ну, до свидания.

— До свидания, папа.

— Возвращайся с победой!

— Непременно, папа, только с победой!

Эшелон для погрузки подан на товарную станцию Пермь II. С утра началась перевозка госпитального имущества. К вагонам то и дело подходили машины, груженные ящиками с продуктами, мешками, туго набитыми бельем, носилками и другим медицинским оборудованием. Работа кипела по всему перрону.

Справа и слева от наших вагонов размещались коллективы других госпиталей и спецгрупп — наши будущие спутники по военным дорогам.

Мать не уехала домой, как сделали другие родные: часом раньше, часом позже, а расставаться придется.

— Останусь с тобой до конца! — заявила категорично.

На станцию она пришла задолго до отправки эшелона. Уговорила часовых пропустить ее туда, где шла погрузка. Села в сторонке на порожний ящик и наблюдала за происходящим вокруг. И когда я, улучив свободную минутку, подошла к ней, она озабоченно вздохнула:

— Ох, какие тяжести вам приходится переносить. Побереги себя.

— Хорошо, мама.

А сама --">