Александр Николаевич Житинский - Путешествие рок-дилетанта

весь диалог, не утруждая собеседника и не опустошая командировочный фонд редакции, но правила игры требуют обоюдной пытки. Интервьюируемый обычно ежится от дурацких вопросов, которыми его волей-неволей загоняют в нужные рамки, и, если он человек вежливый, пытается как-то помочь репортеру изобразить себя в каноническом ключе.

Каноны изображения Утесова были мне хорошо известны благодаря его выступлениям по телевидению и публикациям. Заинтересованный разговор о современной легкой музыке — Дунаевский, Лебедев-Кумач — музыкальный вкус — работа над собой — «трех лет от роду я пел арию Ленского» — и немного одесского юмора. Поэтому, не утруждая себя, а скорее из-за подлого поведения магнитофона, я покатил беседу по наезженной колее.

— Леонид Осипович, молодежи интересно знать ваше мнение о современной легкой музыке. В частности, о вокально-инструментальных ансамблях. Что вы можете о них сказать?

Откуда у меня бралась уверенность, что интересно молодежи, а что — нет, я не знаю. Нелепость своих вопросов я обнаружил позже, когда расшифровывал записанные кассеты и одновременно со стыдом осознавал универсальный закон: человек склонен играть роль, которая ему навязана. Для Утесова я был в тот момент не слишком профессиональным репортером, мягко говоря. И я, вопреки своему желанию и стремлению к «свободной, непринужденной беседе», стал играть эту роль. Я подсовывал Утесову микрофон и сосредоточенно сдвигал брови, слушая ответ. Я также усердно кивал головой, показывая, что понимаю, о чем идет речь.

— Среди них есть очень милые, — как бы нехотя, растягивая слова, начал Леонид Осипович. — Среди них есть такие, которые пользуются моим уважением. Они профессиональны. Это не просто четыре-пять человек, которые дрыгают ножками… Скажем, ПЕСНЯРЫ, АРИЭЛЬ… Говорят, хороший ансамбль МАШИНА ВРЕМЕНИ. Я не слышал, но я верю, что это хороший ансамбль…

Кстати, вы бы слышали, как неповторимый утесовский голос звучал с моей пленки, когда я расшифровывал нашу беседу! Интонации я еще улавливал, но слова — не всегда. Голос Утесова доносился как бы сквозь толщу времен — замирал, прерывался хрипами (всему виной были старые батарейки). Потом уже мне пришла в голову мысль, что накладка с батарейками как нельзя лучше соответствовала духу разговора. Разделенные этой толщей времен, мы переговаривались, с трудом слыша друг друга и улавливая скорее живые интонации, чем слова. Посему мы с моим магнитофоном не настаиваем на точности воспроизведения утесовских слов, но за смысл и интонацию ручаемся.

— Но это рождает моду. Дилетантскую моду! — продолжал Леонид Осипович. — Кто-то делает три аккорда на гитаре, кто-то играет на барабане, кто-то — немножечко на рояле, и они поют. Им кажется, что они делают искусство!.. Искусства они не делают. Я могу прослушать целую песню и так и не пойму, о чем они пели. О чем они пели? Я так и не понимаю, о чем они пели!

— А что же тогда сказать о любительских группах? — поддакнул я.

— Люди, которые в подворотнях поют песни, — это тоже мило. Это лучше, чем безобразничать. Это положительное явление… Знаете, в старое время интеллигенция — врачи, инженеры, адвокаты, скажем, в Одессе — тоже собиралась и играла квартеты. Настоящие струнные квартеты! Бородина, Чайковского, чьи хотите! Это были любители, но это были любители, которые играли настоящую музыку. Они великолепно играли!.. Поэтому мне хочется, чтобы эти молодые люди, которые собираются в подворотнях, привыкали к настоящей музыке…

Я представил себе наш темный ленинградский двор-колодец, поломанную скамейку… Два часа ночи. Квартет подростков играет Бородина… Я чуть не заплакал от умиления.

— Не открывать дорогу к луже, а открывать дорогу в сад. В благоухающий сад хорошей музыки… Я не говорю «подражание», но нужно иметь эталон. Эталон «подворотня» — это не эталон. Ничего страшнее подражательства быть не может. Подражание — это сущность обезьяны… Знаете, у меня есть такая эпиграмма:

Мы все произошли от обезьяны,

Но каждый путь самостоятельный нашел.

А этот ищет счастья в подражанье.

Ну, значит, он, как видно, не произошел!

Я знал, что Утесов пишет стихи. Эта страсть, как он признается в своей книге, захватила его после шестидесяти лет. Сейчас ему восемьдесят пять. Значит, его поэтического стажа вполне хватило бы иному стихотворцу на всю творческую жизнь.

Не в этом ли --">