Людмила Григорьевна Бояджиева - Гумилев и другие мужчины «дикой девочки»

единственного романа или хотя бы побочного.

Не станем тревожить дознанием «донжуанский список» Ахматовой. Несомненно главное: именно муж Анны Андреевны, Николай Гумилев, один из крупнейших поэтов Серебряного века, личность выдающаяся — центральная фигура в ее жизни, перенасыщенной судьбоносными связями. В истории их многолетних отношений (семь лет до брака, четыре года супружества, четыре от фактического разрыва до юридического развода) — невероятная смесь крайних нелепостей и высоких чувств, мелочных счетов, щедрых даров, благородной дружеской выручки и элементарного предательства. Пара не дает возможности разобраться: кого и зачем тут водят за нос? Чувство недоумения преследует постоянно: что это было? Какой вид порочной зависимости скрывается за мучительными взаимоотношениями?

Они встретились гимназистами, расстались за три года до гибели Гумилева и все это время, переживая жизненные сюжеты далеко не возвышенного жанра, мистически (к чему оба были склонны) верили в особую значимость их союза, видели «записи в небе древнем и высоком» о неразрывной прочности связывающих уз.

Отбросив малопривлекательную шелуху житейских неурядиц, отметим факт: союз Ахматовой и Гумилева знаменателен для обоих участников. Ранняя поэзия Гумилева чуть ли не целиком напоена и вдохновлена чувствами к «неневесте» (так называл Анну Николай) (противоречивыми, бурными, экзотическими). Практически, в стихах, посвященных Анне, он вырос как поэт. Путь Анны Ахматовой, ее «взросление» как мастера слова, человека мира современной поэзии, ее выход на арену литературного Петербурга во многом — дар Гумилева. Таков итог чреды страданий, обид, надежд, восторгов, оговоров, лжи, коротко именуемой в народе «грязным бельем».

Ахматова всеми силами противилась процессу «большой прилюдной стирки», проклиная заочно всякого, кто посягнет на исследование ее бытия. Сжигала дневники, личную переписку, стихи — устно и письменно создавала легенды большой наивности и маленькой правды. К созданию «ахматианы» (так стали называть сформировавшуюся версию биографии Ахматовой) причастны многие, ретушировавшие величественный портрет, отбрасывая детали, в легендарный образ не вписывающиеся.

Увы, индивидуальность такого масштаба не имеет шансов остаться в стороне от разного рода любопытствующих глаз. Мы лишь постараемся, в меру своих возможностей, совершить неизбежное, запрограммированное скрытностью самой поэтессы действие: домыслить детали, отсутствующие в очертаниях грандиозной фигуры по имени Анна Ахматова.

Глава 2 «…И ее атласистая кожа Опьяняла снежной белизной». Н.Г.

Их роман вовсе не похож на классические истории о влюбленных гимназистах девятнадцатого — двадцатого веков. В нем не найти тенистых аллей, цветущего шиповника, горячечных слез и беззаветной юной, жаркой страсти в овине под шумящей грозой. Зато, восполняя дефицит лиричности и романтизма, с избытком присутствуют сюжетные нелепости, смехотворные и трагические повороты, затянутости, невнятности мотивировок. Будь у сего романа автор, по его сочинению отчаянно прошлась бы рука редактора, не решившегося отправить всю историю в корзину лишь потому, что словно нарочито запутанный текст имеет гриф эксклюзива. Так что, пусть даже вопреки нагромождению фактов или отсутствию оных, выстроить сюжет и заполнить пробелы все же придется. Фантазия беллетриста зацементирует щели, поддержит разваливающиеся куски повествования. Ведь желание узнать больше об Анне Андреевне — живой и разной — не должно быть убито ни ложью, ни скукой. Хотя придерживаться обоих принципов порою невозможно.

Роман Анны Горенко и Николая Гумилева начинался вовсе не как роман. Скорее как нелепая история из лицейского быта. Неприглядный, чрезвычайно амбициозный гимназист с ходу влюбился в девицу не от мира сего. Мечтатель, фантазер с неординарной психологией волею рока (никак не иначе) в первый же момент угадал (и ошибся) в бледной молчунье с опасным взглядом себе пару — лунатичку, гордячку, начиненную мистицизмом и скрытыми амбициями. Четырнадцатилетняя Анна и восемнадцатилетний Николай встретились в самый канун Рождества 1903 года. Невидимые наручники, заготовленные где-то в высших инстанциях, сомкнулись на отроческих запястьях. Отныне они были скованы одной цепью, имя которой — Судьба.

В Сочельник под арками Гостиного Двора, --">