Феликс Иванович Чуев - Солдаты Империи. Беседы. Воспоминания. Документы.

пять посидел в кабине, освоился, взлетел и в воздухе выжал все из этого самолета. Когда сел, подбежал главный конструктор:

– За любые деньги, господин Громов, поработайте на моей фирме хоть один год!

Конечно, доверие Сталина много значило. Михаил Михайлович не рассказывает, что он написал письмо Сталину в защиту С. П. Королева, который был осужден, и оно сыграло важную роль в освобождении Сергея Павловича. Для этого тоже надо было быть Громовым.

– Сталин знал, что у меня ни пенька, ни задоринки, знал, что у меня все будет сделано по-честному. И то, что я и педант, и романтик, тоже знал. Знал, что за меня можно быть спокойным. Доверял он мне безо всяких и в начале войны послал выбирать самолеты в Америку – северным морским путем. Через три дня мы были уже там. В Америку, с целой группой, в декабре 1941 года- полное доверие! Он понимал. «Вас в Америке знают», – говорил. Он верил в мои благородство и честность и знал, как я отношусь к работе.

– А вы над чем сейчас работаете? – спрашивает меня Громов.

– Над книгой об Ильюшине. Что вы думаете о Сергее Владимировиче?

– Он любил людей, умел их ценить. Несомненно, великолепный конструктор. Несомненно. Сейчас его бюро превосходит сына Туполева. Туполев – это Туполев, а сын Туполева- это ничтожество. Он сразу испортил то, что было лучше всего в мире.

– А если сравнить Ильюшина и Туполева?

– У Туполева колоссальная память, организованность и, конечно, фантастический талант. Ильюшин, да, тоже был хорош. И умел. И он молодец. Он любил своих летчиков, понимал и ценил. Вот вам показатель: я имею одну «звездочку» от Туполева…

– Но какую! – заметил я и подумал, что, конечно, Громову не грех было дать и вторую Звезду – хотя бы за то, что он Громов.

– А у Коккинаки их две,- говорит Михаил Михайлович, – но он полетел в Америку и сел в болото, а я полетел и рекорд поставил!

Незаметно мы снова подошли в разговоре к беспосадочному перелету в Америку. Когда Громов узнал, что готовится такой полет, он написал заявление правительству с просьбой разрешить его осуществление. Вызвали в Кремль.

– А почему вы, собственно, настаиваете на своей кандидатуре? – спросил глава правительства Молотов.

– А почему Чкалов?- вопросом на вопрос ответил Громов.

– Потому что Чкалов храбрый, -сказал Молотов,

– А я испытывал этот самолет и знаю его досконально.

Сталин при этом молча улыбнулся.

– Он был очень хитрый, Сталин, – сказал Михаил Михайлович,- но он любил подхалимов, а я ни перед кем не подхалимничал и всех вокруг него считал карьеристами. У меня дома никогда не было людей старше меня по званию.

В этом высказывании Громова можно при желании усмотреть и другое: он не любил, чтобы рядом был кто-то повыше его.

…В Кремле решили, что в Америку без посадки через Северный полюс полетят два экипажа – Чкалова и Громова.

– Готовились два самолета,- говорит Михаил Михайлович,- должны были вылетать друг за другом, через тридцать минут, Чкалов и я…

– Какого вы мнения о Чкалове, вы ведь были его инструктором?

– Правильно. В Серпухове. А потом, кроме водки, ничего! Он там с начальником школы пил- был такой генерал Астахов. Тот приезжает в школу, смотрит: уборные в порядке? Значит, и в школе порядок. Он меня очень уважал. Спрашивает как-то: «Кто полетит? Очень ответственный полет». – «Громов полетит». – «О, этот ни в огне не сгорит, ни в воде не утонет!»

В школе они с Чкаловым по стакану водки выпивали, и все в порядке.

(Я сказал о словах М. М. Громова Г. Ф. Байдукову, второму пилоту Чкалова. Георгий Филиппович смеялся: «Да, это да, это было. Такой грех за Чкаловым водился – бабы и водка. Он бабник страшный был – на любую поглядит, и все в порядке! Любовник был, видно, опытный. И водочку любил».

Мне рассказывал Анатолий Васильевич Ляпидевский, как он с «Валькой Чкаловым» был у Сталина, и Чкалов, увидев на столе сухое вино, сказал:

– Товарищ Сталин! Вождь России должен пить водку!

И Сталин стал пить с ним водку.)

Спрашиваю Громова:

– А как летчика Чкалова вы оцениваете?

– Он летал грубовато. Но храбр был до безумия. Не отдавал себе отчета. Он был лихач. Ему показать, что он такой-то… Я знал, что он рано или поздно разобьется, как знал и то, что я никогда не разобьюсь. У меня стиль был другой. Если заказало правительство, надо выполнить во что бы то ни стало. И у меня было несколько таких полетов, что я сейчас не могу отдать себе отчета, как я остался --">