Петр Викторович Никонов - Долгое путешествие

почтенного инвестиционного банкира герра Франка Шенкенфельдера, именно такая. Вполне одобряет экзотические развлечения своего мужа и нередко в них участвует. Хотя раньше Франк об этом так открыто не говорил.

- А ты-то откуда знаешь и про нигерийку, и про возраст? – без особого интереса спрашивает он.

- Работа такая – всё знать.

- Ну да, ну да, конечно.

- За это ты мне и платишь.

- Верно, - я слышу, как он достает бумажный платок из кармана, разворачивает его, вытирает запотевшее лицо. На улице жарко. – Так что давай ближе к делу, Пауль.

- Давай, - соглашаюсь я.

- Что тебе удалось узнать по Рихтер Индастрис?

- У Юргена Рихтера ничего нет. Реальный интерес к его компании только у Иммергрюн Банка. И то они колеблются. Решение еще не принято, и будет ли вообще сделано предложение – пока что пятьдесят на пятьдесят.

- Ты можешь повлиять на решение?

- Могу, конечно, - пожимаю плечами, - но тебе это не нужно.

- Почему?

- Иммергрюн готов дать только четыре миллиона, а Рихтеру нужно, минимум, шесть.

- Он говорит, что меньше, чем за десять долю не отдаст.

- Слушай его больше! Никто ему столько и близко не даст. Состояние Рихтер Индастрис ты не хуже меня знаешь. Дай ему шесть с половиной – и он будет твой и весь счастливый.

- А что Дойче и Райффайзен? – тяжело вздыхает. – Юрген всем рассказывает, что у них дикий интерес к его заводу, и что сделка, вроде как, почти подписана.

- Языком болтать – не мешки таскать, - я снова усмехаюсь. – Ни Дойче, ни Райф и близко к этой сделке не подойдут, слишком рискованно для них. Он с ними говорил, но уже давно. Они попросили бумаги, но давно решили не связываться ни с Юргеном, ни с его компанией.

- Хм, это ценная информация…

- И ты точно знаешь ее цену.

- Конечно.

Желтый пластиковый пакет из «Billa» с глухим стуком ложится на доску моей скамьи справа от меня. Я не пересчитываю, и так знаю, сколько там – сорок тысяч евро, двадцать пачек двадцаток. Франк знает, что стоит ему попытаться обмануть меня хоть на цент, и он меня больше никогда не увидит. А денег я ему приношу в сотни, если не тысячи, раз больше, чем он мне платит.

Мы не прощаемся. Я слышу, как он тяжело встает, скамья облегченно кряхтит. Но через секунду он снова садится обратно.

- Слушай, Пауль, - в его голосе задумчивость и нерешительность, несвойственно для него. – Кто же ты всё-таки такой? Ты пойми меня правильно… Ты ни разу за эти годы меня не подводил, и я помню, мы договаривались. Но я так не могу… Мне надо знать, с кем я веду дела. И я честно признаюсь тебе, я наводил о тебе справки, прости. И… Слушай, ну у меня в голове не укладывается, что простой университетский профессор, ничем, извини, особо не выделяющийся, умудряется так много информации в самых разных индустриях доставать. И какой информации!..

Я, наконец, поворачиваюсь к нему. Несколько секунд смотрю в его серые глаза, на его круглое блестящее лицо, на его пшеничные усы, на красную лысину. Я знаю, о чем он думает – не перегнул ли он палку, не пошлю ли я его сейчас, не обижусь ли на то, что он за мной следил, вынюхивал, разузнавал, это ведь противоречит нашему давнему соглашению.

Я драматически выжидаю несколько секунд. Потом поправляю очки и улыбаюсь.

- Франк, если бы всё было так просто, и все стороны моей жизни были бы на виду, ты бы не платил мне такие деньги. Доброго вечера, герр Шенкенфельдер. Ты знаешь, как меня найти.

Он облегченно вздыхает, кивает, снова встает со скамьи, упершись в черную доску кулаком, и молча уходит по проходу.

- Франк! – мой голос звонко разносится по церкви, он оборачивается, улыбаясь. – Но если ты хочешь, чтобы я с моими друзьями и дальше тебе помогали, прекращай копаться в моей жизни. На первый раз я тебя прощу, но больше такого не будет.

Улыбка сползает с его лица. Он молча кивает, отворачивается и уходит, слегка ссутулившись.

Подождав минут пять после того, как за ним хлопнула тяжелая деревянная дверь, понаслаждавшись немножко тишиной в самом сердце шумного столичного города, встаю и я.

Я выхожу на Миноритенплатц. Жара спадает, и легкий ветерок приятно обдувает мое лицо, чуть шевеля мои уже поредевшие и совсем седые волосы. Подумав пару мгновений, я решаю прогуляться. Не так уж и

--">