Давид Перецович Маркиш - За мной! (Записки офицера-пропагандиста)

веранде и глядеть на арабо-еврейский мир. Но опускался вечер, вечер спускался на парашюте с прохладного неба, и мне следовало позаботиться об ужине и ночлеге: Йонька все не возвращался.

Перед столовой сидели под натянутой камуфляжной сеткой — соладты-резервисты. Устроившись в уголке со своей сигаретой, я стал свидетелем любопытного разговора, который, как мне кажется, стоит того, чтобы его тут воспроизвести.

— Во всем Голда Меир виновата, — продолжая тему, сказал водитель водовоза, мужчина лет сорока. — Это все она. Из-за нее война Судного дня началась, и эта тоже из-за нее. — Водовозник говорил убежденно, как будто речь шла о том, что дважды два — четыре, а земля имеет форму шара, а не куба.

— А чего она виновата? — лениво возразил пожилой кладовщик. — У нас всегда все не слава Богу. У нас, как ты ни крутись, каждые семь лет война, хоть с Голдой, хоть без Голды… Нет, Голда тут ни при чем.

— А что ж она сидела, когда надо было первым бить? — по ораторски взмахнул рукой водовозник. — А она сидела, котлеты свои жарила! Она и еще Пинхас Сапир.

— Ну, конечно! — усмехнулся кладовщик. — Вот если б она шуарму жарила или кябаб — это было бы дело другое…

— Не в том дело, что она жарила, — обошел политическую гастрономию здоровенный блондин, сидевший на лавке. Автомат он поставил между ног, а подбородком оперся о ствол, поэтому речь его текла медленно и тяжело. — В этой стране наверху нужны военные люди, вот и все. А Голда даже разведданные читать не могла.

— А я что говорю! — с жаром согласился с блондином водовозник. — Хоть бы она гефилте фиш варила — мне-то что? У меня у самого дочка с русским с одним ходит… Вот я и говорю: нам сильный человек нужен, такой, как рав Кахане. Я за него голосовал на выборах.

— Вот-вот, — сказал кладовщик и цыкнул слюною сквозь зубы. — Кахане котлет не станет жарить, он таких нам пирожков напечет!..

— А за него голосуют, за него голосуют! — вскинулся водовозник. — Вон русский этот, который с дочкой моей ходит, тоже за него голосовал!

— Русские все такие, — снял подбородок с автоматного ствола и покачал головою блондин. — Я по телевизору передачу одну видал, про русских — они все палку любят.

— Если Кахане к власти придет, — вступил в разговор молодой парень с сержантскими нашивками, — я следующую войну по телевизору буду смотреть. Из Австралии.

— Голосовать ногами, — проворчал кладовщик. — Это мы умеем, это каждый дурак умеет.

— Между прочим, зря эту войну ругают, — сказал водовозник. — Война как война. Это все журналисты проклятые — пускают их, куда не надо. А нам что? Мы в Синае пятнадцать лет сидели, и здесь пятнадцать лет просидим.

— Ну, ты и сиди, — сказал сержант. — А я не буду. Надоело.

Разговор был прерван появлением дежурного по столовой.

— Давай, мальчики! — сказал дежурный. — Налетай!

Хлеб всегда утихомиривает страсти. Сначала хлеб, а потом уже политика.

Йонька вернулся. Как ни в чем ни бывало, вошел он в свой кабинет, где я демонстративно сидел на свернутом спальнике, на полу, как беженец на своем узле.

Вид у Йоньки был возбужденный. Он размахивал руками, вздрагивал и нырял почти на каждом шагу. Его вьющиеся жесткие волосы свисали, взгляд близоруких глаз блуждал. Он был похож на барана и одновременно на бараньего стригаля.

— А, это ты… — сказал он, перешагивая через стул.

— Вот книги, — сказал я сквозь зубы. — Я отложил их для тебя.

Обнаружив мою книжечку в стопке, он пришел в еще большее возбуждение. Руки его с гигантскими плоскими кистями вздымались и опадали, как у балерины.

— Душ, — сказал я, не подымаясь с пола. — Душ и койку. — Про комплект одежды я позабыл.

— Сейчас и немедленно, — нырнул Йонька. — А разве ты еще не принял душ? Я думал, ты уже давно спишь.

— Где? — взревел я. — На лужайке?

— Но тут нет никакой лужайки, — не оценил моей иронии Йонька. — Одни камни. — И он пожал плечами, и это означало, что организовать лужайку — это уже не в его силах.

Мы вышли из виллы, и Йонька повел меня к душевой кружным путем, по козьей тропе. Можно было пройти и напрямик, и это путешествие заняло бы не более минуты — но Йонька предпочел козью тропу. Бормоча что-то под нос, он вывел меня к будке из гофрированного железа, прижавшейся одним бочком к огромному морскому контейнеру. Перед будкой торчала из земли, как чертов палец, печка — железная --">