Арсений Александрович Замостьянов - Тайны и герои 1812 года

было чуть проще. В остальных государствах против завоевателя с горем пополам (а вовсе не до последней капли крови!) сражались регулярные армии, а народные очаги сопротивления были, как говорят физики, пренебрежимо малы. Есть на свете единственное государство, в котором вот уже четыреста лет не принято гнуть спины перед иноземными поработителями. Нам повезло в этом государстве родиться. Может быть, прав был император Пётр в своей запальчивости: «Природа произвела Россию одну, она соперниц не имеет»?

План Наполеона был во многом авантюристическим, но не сумасбродным. По прежним кампаниям — по Прейсиш-Эйлау, по Фридланду, даже по Аустерлицу — он знал упорство русского солдата. Но держался невысокого мнения о полководцах, да и императора Александра не считал твёрдым правителем. Плацдармом для нашествия стала вся Европа, кроме британских островов. Полумиллионная Великая армия с блистательной репутацией при смелом блицкриге казалась несокрушимой силой. Кто устоит перед натиском Нея и Даву — надёжных проводников воли Наполеона? А в русской армии даже единоначалия не было! Вырисовывалась вполне достижимая перспектива: разгромить в генеральном сражении основные силы русских, принудить Александра (или его преемника, если гвардия с горя устроит в Петербурге очередной переворот) к капитуляции. Россия превратилась бы в очередного сателлита могущественной Франции. В поставщика пушечного мяса, лошадей и хлеба для новых походов — против Британской империи.

В колоссальной по тем временам армии Наполеона природных французов было меньше половины. Поляки, баварцы, итальянцы, датчане, голландцы… Надменный Евросоюз, сыны воинской интеграции. Даже недавние союзники императора Александра — пруссаки и австрийцы — теперь готовы были сражаться под знамёнами Наполеона. Ему (как и основателю несостоявшегося «Тысячелетнего Рейха») многое удавалось по праву сильного, до поры до времени, а точнее — до вторжения в Россию.

Презрение к России, к её святыням, к её героям было идеологической основой нашествия 1812 года. Заставить полумиллионное войско сражаться в тысячах километров от родных мест — технически непростая задача для первой половины Х1Х века, когда главным транспортным средством оставалась лошадь. Вот Наполеон и попытался возродить дух крестовых походов, когда религиозная ярость помогала превозмогать лишения. Наполеон — дитя Французской революции, он не был религиозен. Значит, требовалось доказать собственной армии, что Россия — мировой агрессор, коварное и жестокое государство, а уничтожение России — великое благо для нынешних и будущих поколений цивилизованных европейцев. Французы намеревались приструнить и подчинить варваров, таково было кредо той войны — и потому неизбежно впадали в недооценку противника. И потому не могли наладить деловые отношения с жителями оккупированных территорий. «Благородные» рыцари Наполеона вели себя в России как поработители: им внушили презрение к русскому «скоту». Гордыня помогла Наполеону успешно ввязаться в драку вдали от родной Франции. Но гордыня помешала ему победить Россию.

Антикрепостническая пропаганда мало кого убедила, а вот бесчинства оккупантов народ оценил по заслугам и без промедления. Для мужика Наполеон был антихристом, воплощением зла — и это не только результат умелой агитации Ростопчина и подобных ему проницательных вельмож. Это шло от души, от сердца: идти на басурмана. Как будто ветры Куликова поля задули над страной, всколыхнули историческую память, заставили встать за землю русскую. Крестьяне сжигали хлеб, оставляли захватчикам пепелища. «Не доставайся злодею!», — таков был народный лозунг того лета. Что это — дикость или великий патриотический подвиг? Для французов — первое, для нас, безусловно, второе.

С двухсотлетней исторической дистанции воспринимаем ту Россию в духе героической идиллии. А в XIX веке судьбы Отечественной войны были предметом острых споров. В наше время то и дело подвергается сомнениям официальная патриотическая версия Великой Отечественной 1941 — 45-го, продолжаются дипломатическое противостояние по результатам Второй Мировой. Всё это было и в XIX веке. Говорили и о воровстве интендантов, которые довели русскую армию до голода. И о том, что за патриотическими словесами дворяне и купцы прятали корыстный интерес. Известен такой беспощадный отзыв о российской элите 1812 года: «Не покрыло ли оно себя --">