Н А Соколов-Соколенок - По путевке комсомольской

вот вам я от всего сердца! Нате, берите вашу долю! - И Морозов начинал разбрасывать в разные стороны по десятку рублевых бумажек. Начиналась невообразимая суматоха, давка. Все бросались ловить летящие бумажки, сбивая друг друга с ног и вступая из-за них в драки. Вот это ему, Морозову, по-видимому, и нравилось больше всего.

Был случай, когда одну рублевую бумажку ухитрился поймать и я, но тотчас же получил от какого-то детины оглушительный удар по голове и очнулся уже дома, да еще с вывихнутым коленным суставом. А чтобы [5] не проявлял больше ненужной прыти, получил внеочередную «добавку» и от отца.

Скалкинский переулок, где проходило мое раннее детство, как, впрочем, и все прилегающие переулки, был заполнен маленькими, дачного типа, домиками, постояльцами которых были преимущественно цыгане различных московских хоров. Непосредственными нашими соседями по дому были цыгане знаменитого хора «Яра».

Среди цыган, живших в нашем переулке, нашелся и такой, которого мы, соседские ребята, по-настоящему любили и к которому были необычайно привязаны. Этот уже немолодой бородатый почитаемый нами дядя Сеня считался, как тогда говорили, чуть ли не «самым главным» гитаристом на всю Москву. Люди отдыхают по-разному - дядя Сеня свой отдых и удовольствие находил среди детей, организуя для нас всевозможные игры и занятия. Несмотря на заметную тучность, он с юношеским задором играл с нами в бабки, городки, лапту и горелки, а когда надоедало и это - вступала в права его любимая гитара, под аккомпанемент которой дядя Сеня начинал напевать вполголоса какие-то очень заунывные цыганские песни. И своей исключительной любовью к этому инструменту, которую я пронес через всю жизнь, я обязан именно времени далекого детства.

Однако, вспоминая о добром цыгане Сене, нельзя не сказать о самом главном, чем он буквально покорял наши мальчишеские сердца. Дядя Сеня был страстным любителем и великолепным мастером по изготовлению огромных, раза в полтора больше моего роста, бумажных и полотняных змеев. Для всех было большущим праздником, когда мы, ребята, вместе с ним строили и конечно же испытывали и запускали их на Ходынском поле, около которого тогда жили.

При этих праздничных запусках змеев захватывающе интересным было все. И сам поход на Ходынку, когда во главе нашей команды важно шествовал бородатый атаман, и запуск змея-гиганта, когда нам, ребятам, доверялось держать его на старте, чтобы вовремя и аккуратно отпустить на подъем, и конечно же после достижения змеем предельной высоты получить разрешение вместе с хозяином змея подержаться за бечевку и испытать, с какой силой рвется он вверх. Но особый восторг здесь вызывали у нас еще две вещи. Во-первых, послушать, как лихо работали прикрепленные к змею трещотки, от шума которых шарахались в стороны ломовые [6] и извозчичьи лошади, а во-вторых, посылка - наших к змею - именных писем, которые потом раздавались нам как своего рода сувениры. Что касается эффективности змеевых трещоток, то о их силе воздействия на нормальную работу главного для тех лет конного транспорта можно судить хотя бы по такому факту. Как-то в один прекрасный день к нам на Ходынку пожаловал полицейский. Он заставил приземлить воздушного «нарушителя правопорядка» и пригрозил при повторении безобразий отбирать и ломать наши грохочущие самоделки, а дядю Сеню познакомить поближе с полицейским участком…

Жизнь по соседству с Ходынкой оказалась для меня счастливо-примечательной и потому, что мы, мальчишки этого района, стали свидетелями полетов здесь первых русских авиаторов: Уточкина, Ефимова, Прохорова и Россинского. Мог ли я подумать тогда, что всего через два десятка лет, в тридцатых годах, на этом же самом Ходынском поле будет базироваться летно-испытательная станция Военно-воздушной инженерной академии имени профессора Н. Е. Жуковского, которой я буду командовать, и, как летчик-испытатель, принимать участие в завоевании нашей авиацией новых высот и скоростей.

Ну а в ту пору уголок Дурова, зоопарк да еще цирк - вот тот треугольник московских занимательных мест, куда меня влекло больше всего.

В цирке Соломонского на Цветном бульваре я, кстати, считался как бы своим. Здесь после военной службы некоторое время играл в оркестре мой отец, и у него там было немало друзей, которые, включая и самого дирижера, частенько являлись

--">