Евгений Иванович Жидилов - Мы отстаивали Севастополь

поджарой фигуре чувствуется отличная строевая выправка. Вот только пенсне на носу, да очень мягкий, даже чуть женственный голос не вяжутся с его мужественным видом. Под стать ему подполковник Карасев, старший офицер оперативного отдела штаба флота, — человек рассудительный, неторопливый в движениях, скупой на слова. Четвертый — начальник школы младших командиров береговой обороны полковник Шаповалов — держится чуть-чуть особняком. Он у нас старшина курса. Мнит себя большим начальством и не упускает случая показать свое превосходство. За это и еще за высокий рост мы его между собой иногда величаем «дубом». Но это когда он особенно нам насолит. А в общем живем дружно, и нас почти всегда видят вместе.

И сейчас, придя в баню, мы прилежно трем друг другу спину мочалкой, с шутками и прибаутками окатываем зазевавшегося друга холодной водой.

— Какая все-таки приятная процедура — баня. Будь моя воля, я бы первооткрывателю этого учреждения в каждом городе ставил памятник, — обтираясь полотенцем, говорит Илларионов.

Веселую болтовню прерывает голос из репродуктора:

— Внимание, внимание! Сейчас будет передано важное правительственное сообщение...

В раздевалке бани наступает настороженная тишина. Напрягая слух, все тянутся к репродуктору, подвешенному у самого потолка.

И вот на нас падают тяжелые, словно удары молота, слова:

«...Вероломное нападение... Бомбардировка Киева, Минска, Севастополя... Первые жертвы...» И торжественное, как клятва: «Наше дело правое, победа будет за нами!» [5]

Одеваемся поспешно, как по тревоге, забыв про полотенца, с мокрыми лицами выскакиваем на улицу.

У офицерских флигелей танковой дивизии — толпа женщин, ребятишек. Хмурые, печальные лица. Здесь много вдов и сирот: мужья и отцы не вернулись после недавней войны с белофиннами. Эти знают, что такое война.

Мы спешим в свой лагерь. По-прежнему ярко светит солнце, воздух напоен запахами листвы и цветов. Но мы уже ничего этого не замечаем.

В голове лихорадочно проносятся обрывки мыслей. Война... Эпаминонд... Севастополь... жертвы далекие, а может быть близкие, ...наше дело правое...

Об экзаменах уже больше не думаем. Все слушатели рвутся скорее уехать в свои части.

И мы, севастопольцы, тоже стремимся на флот. Сейчас наше место там.

На следующее утро, 23 июня 1941 года, мы стоим в строю на открытой клубной площадке академии. Начальник факультета генерал-лейтенант Попов объявляет, что занятия прерываются и слушатели должны немедленно отбыть в войска.

Поезд мчит нас на юг. Мы не отрываемся от окна вагона. Чувствуется, что весть о войне облетела всю страну. На станциях поезд окружают люди с вещевыми мешками за спиной. Серьезные, деловитые, они молча втискиваются в переполненные вагоны. На перроне остаются старики и женщины. Грустными, тревожными глазами провожают они поезд.

Подъезжаем к Крыму. Невольно всматриваемся в чистое, безоблачное небо. Не верится, что в этой мирной лазури уже кружат вражеские самолеты. Сброшенные ими бомбы нанесли первые раны нашему родному Севастополю. Тоскливо сжимается сердце. Что сейчас стало с Севастополем, с нашими семьями, нашими товарищами? «Скорее, скорее», — мысленно понукаем мы поезд, хотя он и так мчится на полной скорости.

Севастополь! Этот город бесконечно дорог мне. Почти двадцать лет прослужил я на Черном море. В Севастополе мне знаком каждый камень. Да и как не знать, как не гордиться этим городом, его славной историей, героями знаменитой Севастопольской обороны, подвигами революционных моряков 1905 года... В моей памяти свежи [6] события, очевидцем которых я был: бои за Крым в 1920 году, беспримерный штурм Перекопа, победоносное вступление наших войск в Севастополь. Среди усталых, запыленных бойцов в краснозвездных буденовках был и я, в то время совсем молодой парень.

Особенно нравился мне Севастополь ночью. Когда поезд выходил из тоннеля и огибал Инкерманскую долину, перед взором возникал, как в сказке, расцвеченный бесчисленными огнями амфитеатр центральных улиц, а внизу открывалась панорама знаменитой Северной бухты, тоже мерцающей тысячами огней, — там стояли боевые корабли.

А теперь мы во все глаза смотрим в темноту и ничего не видим.