Эмма Скотт - Не оставляй меня

застонал. Из-за боли стон оказался громким.

– Он очнулся. Ты слышишь меня, милый?

Я снова заставил глаза открыться, белый свет в палате был слишком ярким.

«Возможно, я мертв».

Белизна больничных простыней и резкий свет флуоресцентных ламп обжигали мне глаза, но через некоторое время стало легче. Силуэты приобрели форму. Родители нависли надо мной. Глаза матери были влажными от слез. Она протянула руку, чтобы убрать прядь волос с моего лба и поправила носовой катетер, хотя скорее всего с ним было все в порядке.

– Выглядишь чудесно, дорогой, – ее голос дрожал.

Меня словно переехал товарный поезд, а еще до операции я был смертельно болен уже несколько недель. Но она не имела в виду, что я выгляжу хорошо. Мама хотела сказать, что я выгляжу живым.

Мне удалось улыбнуться. Ради нее.

– Ты хорошо справился, сын, – сказал отец, – доктор Моррисон сообщил, что все в полном порядке, – он натянуто улыбнулся и отвернулся, кашляя в кулак, чтобы скрыть свои эмоции.

– Тео? – прохрипел я и поморщился от резкой боли в груди. Я неглубоко вздохнул и посмотрел налево, пытаясь отыскать брата. Он сидел, скорчившись в кресле и положив руки на колени. Сильный. Надежный.

– Эй, бро, – сказал он, и я услышал наигранную легкость в его низком голосе, – мама разыгрывает тебя. Выглядишь ты дерьмово.

– Теодор, неправда. Он выглядит прекрасно, – сказала мама.

У меня не было сил пошутить над братом. Я смог лишь выдавить из себя улыбку. Тео улыбнулся в ответ, но вышло как-то натянуто и сухо. Я знал своего брата лучше, чем кто-либо. Я знал, его что-то гложет. Гнев полыхал в нем, как костер, и сейчас это пламя разгоралось.

«Почему?..»

Я обвел взглядом комнату и догадался.

– Одри? Где она?

Атмосфера стала напряженной, и мама подскочила, будто ее укололи. Присутствующие стали обмениваться взглядами, словно над моей кроватью запорхали птицы.

– Уже поздно, – проговорил отец, – она ушла домой.

Мой отец был членом городского совета, и он включил свой голос политика, тот самый, который использовал, когда ему нужно было сказать неприятную правду приятным образом. Мама, воспитательница в детском саду, мастерски владевшая искусством утешения, вмешалась:

– Но сейчас тебе необходим сон. Засыпай. Ты почувствуешь себя гораздо лучше после отдыха. – Она поцеловала меня в лоб, – я люблю тебя, Джона. Все будет хорошо.

Папа обнял маму за плечи.

– Давай дадим ему отдохнуть, Беверли.

Я отдыхал. Я постепенно проваливался в прерывистый, пропитанный болью сон, пока медсестра не поставила мне капельницу. Только после этого я крепко заснул.

Когда я проснулся, Тео был в палате. Одри не было. Мое новое сердце глухо и тяжело забилось. Адреналин снова мог ударить в кровь, или какой там гормон вырабатывается, когда заканчивается то, что, как вам казалось, будет длиться вечно.

– Где она? Скажи мне правду.

Тео знал, о ком я.

– Она улетела в Париж вчера утром.

– Ты говорил с ней? Что она сказала?

Он подвинул стул ближе.

– Какая-то идиотская слезливая история. Будто это была мечта ее жизни и все такое… – его взгляд блуждал по комнате.

– Это не так, – сказал я.

– Она не могла так просто все разрушить, – он провел рукой по волосам. – Черт, не нужно было вообще ничего говорить.

– Нет, – я покачал головой, – я рад, что ты сказал мне. Мне нужно было это услышать.

– Мне так жаль, бро. Три года. Ты отдал ей три года, и она просто…

– Все в порядке. Так даже лучше.

– Лучше? Как, черт возьми, это может быть лучше?

Мои веки налились тяжестью, и мне захотелось закрыть глаза и на некоторое время погрузиться в забытье. У меня не было сил сказать, что у меня нет ненависти к Одри за то, что она бросила меня.

Я предвидел, что это произойдет. Уже больной, с отказывающим сердцем, я видел, как она дергалась и подскакивала, бросая взгляд на дверь, прокладывая путь к спасению от моей болезни и жизни, которая мне досталась. И все-таки было больно – я чувствовал каждый год из этих трех лет, что мы были вместе, словно нож, вонзающийся в мое новое сердце. Но я не ненавидел ее. Я не ненавидел ее, потому что не любил. По крайней мере, не так, как я хотел бы любить женщину – отдавая все, что у меня было.

Одри ушла. Тео мог ненавидеть ее вместо меня. Мои родители могли поражаться ее жестокостью от моего имени. Но я отпустил ее, потому что в тот момент не знал, что она будет последней…

Глава 1. Кейси

Июль, ночь субботы

Я была пьяна.

Иначе зачем я --">