Холли Шиндлер - Две недели до любви

Игроки бегут обратно на площадку, но, когда я тоже устремляюсь к центру, кто-то хватает меня за запястье.

– Может, тебе пересидеть эту четверть? – Шепчет Брэндон. Он спустился прямо сюда, к переднему ряду трибун, у всего города на виду. Я смотрю вниз на камеру: он опустил ее, но выключить забыл. Красный огонек мигает, фиксируя каждое мое движение.

Я пытаюсь выдернуть руку, но он только крепче сжимает пальцы и спрашивает:

– Скажи, тебе не больно?

– Не тупи, мелкий. Или ты завидуешь? – огрызаюсь я куда более злобно, чем хотела.

Я бегу к центру поля, и с каждым шагом из моих бедер вылетают искры боли.

– Не понимаю, зачем ты терзаешь себя, – говорит Брэндон. Я подпрыгиваю и жму «паузу» на пульте. На экране застывает картинка: игра, которая должна была стать первой из многих в моем последнем сезоне игры за школу. Должна была. Однако жизнь распорядилась иначе.

Я расслабленно опускаю плечи под растянутой футболкой с логотипом «Тигры из Миссури». Брэндон стоит в помятых пижамных штанах, прислонившись к дверному косяку. Я изо всех сил стараюсь сделать вид, что мне все равно.

– И ничего я себя не терзаю, – с улыбкой возражаю я. Но Брэндон на такое не ведется: он кидает на меня взгляд, исполненный отвращения. Его брекеты мерцают в лучах телеэкрана.

Я отвожу глаза, но взгляд упирается в старые трофеи, триумфально выставленные на книжных полках. Все эти крохотные медные фигурки, забрасывающие металлические мячи в корзину. Готовые к трехочковым. Они теперь совсем меня не радуют. Я не чувствую никакой гордости. Вместо этого я… ужасно на себя зла. Я улыбаюсь Брэндону, делая вид, что ничего не случилось.

– Да я просто смотрела, – оправдываюсь я. – Ну, как фильм по кабельному.

– Ага, конечно, – ворчит Брэндон, закатывая глаза за стеклами очков. Сегодня они мерцают, как две луны. – Именно поэтому ты «просто смотришь» это видео посреди ночи, запершись одна в комнате. Если бы все было так невинно, ты бы не пряталась.

Я щурюсь и складываю руки на груди. Вскидываю брови, показывая, что не собираюсь ни класть пульт на место, ни выключать телевизор.

– Слушай, Челс, я же за стенкой, – сообщает мне брат. – Мне слышно, чем ты занимаешься. Снова и снова пересматриваешь свою последнюю игру. Ты хоть спишь когда-нибудь вообще?

Он застыл в дверях, дожидаясь ответа.

Стараясь игнорировать сам факт его существования, я снова запускаю видео. На экран заново врывается школьный спортзал. Суперсовременное покрытие пола блестит в свете ламп словно кожа, смазанная детским маслом. Маркировка – черные линии, отмечающие середину поля и зоны штрафных бросков – знакома мне, как свои пять пальцев. Я сижу на краю кровати и наклоняюсь вперед, прищуриваясь, чтобы получше разглядеть прежнюю себя. Удивительно, как игра обостряла тогда все мои чувства. Я похожа на пикирующего орла, готового растерзать ничего не подозревающую жертву. Именно так я и собиралась поступить с игроками команды из школы «Аврора», которые приехали на нашу домашнюю площадку. Я собиралась оторвать кусок сочной плоти с их нежных щенячьих косточек.

Чирлидерши по сторонам поля орут свои дурацкие кричалки. Даже сейчас, когда я смотрю матч раз, на верное, в пятисотый, слова все еще кажутся мне нелепыми.

Орлы, орлы, сильны и смелы. Достойны вы всякой хвалы!

Камера отворачивается от поля и показывает крупный план подпрыгивающих бедер под фиолетовой каймой плиссированной юбочки. Весь экран заполняется этим изображением напряженных мускулов.

– Брэнд, – причитает откуда-то из-за кадра Гейб. – Игра. Снимай игру.

Изображение размывается: Брэндон снова переводит камеру, на сей раз на прекрасное лицо Гейба.

– Ну же, – стонет тот. – Будь так добр.