Тони Парсонс - Семья

целый взвод всевозможных нянь и домработниц. Она готовила еду и нянчила сестер, старалась поддерживать в доме чистоту (что по каким-то неписаным правилам, видимо, считалось среди домработниц делом недостойным). Кэт научилась программировать стиральную машину, перестала вздрагивать от ее аварийного писка, когда что-то у нее в этом смысле не ладилось, а через несколько месяцев уже довольно сносно могла разогреть на плите еду, причем перешла с готовых блюд из супермаркета на приготовление собственных. Но главный урок, который твердо усвоила в детстве Кэт Джуэлл, заключался, пожалуй, в понимании того, до какой степени человек одинок в этом мире.

Между тем три девочки подрастали.

Меган была хорошенькой и кругленькой, так что сестры называли ее Пышкой. Ей единственной среди них приходилось постоянно следить за весом. И в школе она прекрасно успевала (кто бы мог подумать?), погружаясь в учебу со всей страстью своей натуры.

Джессика — с мечтательными глазами серны, чувствительная, постоянно готовая или рассмеяться, или расплакаться, совершенно неожиданно превратилась в главный магнит для мужчин. И всегда — во время прогулок или катаний на велосипеде по пригороду, где жили сестры, Джессика искала свою любовь, мечтая о счастливом домашнем очаге.

Ну и наконец сама Кэт, которая очень быстро вытянулась и стала высокой, в отца. При этом она ухитрилась не утратить маленькую девичью грудь и изящную фигурку танцовщицы, а также невыразимое словами чувство брошенности, которое научилась — будучи старшей сестрой — скрывать за внешней уверенностью и безапелляционной манерой поведения.

Все трое отчаянно цеплялись друг за дружку и за отца (который редко бывал дома), дружно тосковали по матери (даже когда дела шли совсем худо) и также дружно ненавидели ее. А тот факт, что у Кэт так и не получилось нормального детства, казалось, занимал всех троих меньше всего.

Кэт любила и отца, и сестер — даже когда те доводили ее до белого каления, но в конце концов с глубоким облегчением уехала от них в Манчестер и поступила в университет: «Я не хлопала за собой дверью, — любила повторять она своим новым друзьям. — Я оставила ее чуть-чуть приоткрытой». И пока Джессика выходила замуж, а Меган переезжала на жительство к любимому парню, Кэт с головой окунулась в учебу, а потом в работу, и даже не задумывалась о замужестве и о том, что пора вить собственное гнездышко, — до такой степени ее мучило отвращение к домашнему хозяйству.

О хозяйстве Кэт знала все. Семейная жизнь ассоциировалась у нее с уходом матери, с пустым холодильником на кухне, с вечно плачущей Джессикой и с Меган, настойчиво требующей «печенья, пе-че-нья!» Семейная жизнь — это вечно пропадающий на работе отец, это мелькающие лица домработниц, торопливо трахающихся со своими бойфрендами где-нибудь в уголке, и постоянное (какое-то неизбывное) отсутствие в доме печенья.

Значительно раньше сестер Кэт познала всю неприглядную сущность тяжелого женского труда: этой бесконечной борьбы за наполнение желудков, за чистоту лиц, белья и задниц и за укрощение домашнего хаоса.

Пусть Меган с Джессикой вьют собственные гнезда. Кэт желала одного — поскорее вылететь из гнезда и спокойно покружить на свободе. Впрочем, она была достаточно мудрой, чтобы понимать, что ее рассуждения далеко не безупречны и представляют собой не жизненную философию, а скорей последствия душевной травмы. В студенческие годы она злобно нападала на свою мать за все, что было у нее в детстве украдено.

— Ну, какая из тебя мать? Какой вообще из тебя человек?

— Родители гробят…

— Ах, смени пластинку! — неожиданно громко крикнула Кэт, так что Меган с удивлением посмотрела на сестру, а Джессика приготовилась расплакаться. Они сидели в кондитерской на улице Сент-Джон, где люди вокруг говорили в основном на французском языке и пожимали плечами на галльский манер. — Ты была нашей матерью, — продолжала Кэт, — ты обязана была выполнять свой материнский долг. Про любовь я не говорю, но, дорогая мамаша, хотя бы соблюдение элементарных человеческих приличий! Неужели мы требовали слишком многого?

Теперь Кэт уже кричала.

— Не надо волноваться, моя дорогая, — ответила мать, спокойно потягивая длинную сигарету и разглядывая молодого официанта, который в этот момент ставил перед ней тарелку с шоколадным тортом. — Когда-нибудь наступит день, и ты сама возненавидишь своих --">