Хармони Верна - Леонора. Девушка без прошлого

– Не жалуйся потом, если ничего не останется.

Нили нашел завернутые бутерброды, развернул один и швырнул вощеную бумагу на землю.

– Люблю есть, пока мясо еще холодное. – Он жевал медленно и на одну сторону, как верблюд. – И не люблю, когда по нему уже ползают личинки мух, – в отличие от тебя.

Вдалеке, бесшумно ступая, сорвалась с места стая страусов эму. Поднявшаяся за ними пыль быстро улеглась, как будто ничего и не было. Ган резко натянул поводья, и верблюды остановились, отчего Нили едва не слетел со скамейки.

– Господи, предупреждать надо! – недовольно рявкнул он. – Чего это ты встал?

Ган показал куда-то вперед, на залитую солнцем равнину.

– Видишь вон там? – Его прищуренные глаза что-то заметили: камень, старый тюк, а может, дохлый динго? Изображение расплывалось и превратилось просто в темное пятно.

Нили покосился в ту сторону.

– Ничего там нет.

– Надо проверить.

Ган выбрался из повозки, и его сапоги с глухим стуком ступили в пыль. Покалеченную ногу сразу же свело судорогой, и какое-то время он старался сохранять равновесие, ощущая в ноге толчки, как будто продолжал ехать.

– Не стоит терять время. – Нили цыкнул зубом, устраиваясь на лавке поудобнее. – Будь это что-то дельное, кто-нибудь его уже давно подобрал бы.

Ган медленно шел на онемевших от долгого сидения ногах. Один его сапог оставлял отчетливый отпечаток подошвы, а второй – извивающуюся, словно змея, борозду. Солнце слепило глаза. С кончика носа время от времени лениво срывалась капля пота.

Когда он наконец подошел к стоявшему в отдалении одинокому эвкалипту, тонкие ветки на миг заслонили солнце, но тут же яркие лучи снова ослепили его. Это был не дохлый динго – тогда тут стояла бы вонь. Постепенно темный предмет начал обретать формы – одежда, похоже, старое тряпье, брошенное небольшой кучкой, вполне безобидной, так что можно было спокойно поворачивать назад. Но вместо этого он ускорил шаг и даже побежал – ощущение было такое, будто по телу ползут полчища муравьев.

Еще несколько неровных шагов, и дерево наконец заслонило от Гана солнце. Несмотря на зной, капли пота на его коже вдруг похолодели, а частое дыхание зазвучало в неподвижном воздухе неожиданно громко и тревожно. Теперь он уже мог разглядеть детали – платьице, крохотные туфельки. Он застыл на месте. Яркий свет отражался от металлической фляги. При виде маленьких пальцев, обхвативших ее, желудок Гана судорожно сжался в комок.

Колени его подогнулись, и он, раздавив засохшую корку земли, тяжело опустился рядом с маленьким безжизненным телом. Телом ребенка. Детская невинность угадывалась во всем – в слишком больших чулках, сползших на лодыжки, в маленькой широкополой шляпке, смятой головкой со спутанными волосами. Маленькие ногти впились в ладони.

Ган провел пальцами по внезапно пересохшим губам, чувствуя пустоту в груди, – он не мог дышать. Он медленно потянулся к девочке, но тут же отдернул трясущие руки, словно опасаясь, что своим неуклюжим прикосновением может сломать детские косточки на тысячу осколков. Стиснув зубы, он повторил попытку и подхватил девочку одной рукой под коленки, а второй – под шею. Тело было податливым, оно не затвердело от трупного окоченения.

С губ ее сорвался едва слышный стон. По телу Гана, от пяток до макушки, пробежала волна леденящего холода. «Она жива!» Страх за нее затмил охвативший его ужас. Она была едва жива, на грани смерти, и это тонкое и зыбкое равновесие он сейчас удерживал в своих немощных руках. Он быстро поднял ребенка и прижал к груди. Ган, тяжело дыша через нос и роняя капли пота, побежал к повозке, проклиная негнущуюся ногу и подтягивая ее вперед паническими рывками.

– Нили!

Нили прикрыл ладонью глаза от солнца, и его тело напряглось. Он спрыгнул с повозки и бросился навстречу Гану, но застыл в облачке поднятой пыли. Ган не останавливался, не протягивал девочку ему. Она была жива – у него на руках.

– Давай мою воду, – бросил запыхавшийся Ган.

Нили принялся искать флягу, сокрушенно бормоча что-то себе под нос.

– Приложи к ее губам. И смотри, будет ли она пить, – скомандовал Ган.

Руки Нили дрожали, когда он подносил горлышко фляги к этим пересохшим, растрескавшимся губам. Вода побежала по подбородку девочки, но она даже не шелохнулась. Ее голова свешивалась безвольно и неестественно, как будто в шее не было косточек. Ган направился к задней части повозки.