(kirillpanfilov) - Ночная музыка на пустынной дороге (СИ)

Почему обязательно потом слякоть, холода, тысяча одёжек, промёрзшие ботинки, ветер такой, что саднит горло…

Засмотревшись на жёлтые деревья, Кристина едва не столкнулась лбом с прозрачной дверью кофейни; девушка-официантка, маленькая и взъерошенная, даже подбежала и спросила, всё ли в порядке.

Эта последняя за день досадная мелочь сильно выбила из колеи, и вместо того, чтобы идти домой и готовиться к коллоквиуму по истграму, Кристина достаёт из кармана наушники, ругаясь на них вполголоса за то, что в очередной раз спутались морскими узлами, и идёт куда глаза глядят по вечерним улицам, грея озябшие руки в карманах бежевого пальто и беспрестанно переключая композиции — сегодня не нравится почти ничего.

Дождь закончился недавно, и водители, развеселившись, на полной скорости гонят по лужам, поднимая фонтаны брызг.

— Семь футов под килем,— доброжелательно говорит им Кристина, когда левая половина пальто покрывается россыпью мокрых пятнышек. Потом мысленно пытается перевести футы в метры, и получается вполне удовлетворительная глубина для луж.

Ощущение на языке после сигареты ей тоже не нравится, и она выкидывает почти полную пачку.

«Правило оказалось несложным: если одновременно делать какие-то движения одинаково, или находиться в одинаковой позе, или даже одновременно что-то сказать, то сознание перемещается в собеседника. А он, испуганный, пытается понять, почему он теперь рыжеволосая девушка. И задача моя каждый раз одна и та же: вернуть всё на место, тем же самым способом. Например, сесть рядом в одной и той же позе. Или глядеть друг другу в глаза, с ювелирной точностью в зеркальном отражении держась за руки. Или не держась».

Кристина вдыхает запах свежего асфальта и непроизвольно оглядывается. Но не видит ни асфальтоукладочных катков, ни дорожных рабочих. Тёплый запах асфальта кажется ей приятным: он возвращает её в лето. Жара, свежий асфальт на дороге, лёгкая тень деревьев на тихой улице; Кристина с Яной, однокурсницей и смешливой подругой, светленькой и отчаянно веснушчатой, фотографировали друг дружку, представляя, что они на дорогах Калифорнии — у машин, в солнечных очках, со скейтом под мышкой, с полароидами. Босиком на чёрной ленте дороги, в ярких шортах и рубашках, с небрежными пучками волос и пузырями розовой жевательной резинки; потом девушки вдвоём тщательно оттирали совершенно чёрные пятки и извели две упаковки влажных салфеток. Забрались в заброшенный парк с целым кульком черешни, и ничего лучше в мире не было, чем тот день.

«Неприятность в непредсказуемости: однажды я схватила мячик, который пытался догнать трёхлетний малыш, одновременно с ним, и мне в теле трёхлетнего ребёнка было чрезвычайно трудно догнать обескураженную рыжую тётеньку, которая с мячом в руках побежала к маме в слезах. Женщина, мама мальчика, ничего не поняла, пока мне удалось схватить саму себя за руки, мгновенного взгляда хватило, но спустя минуту я, выслушав поток брани рассерженной женщины, спряталась за берёзку, села прямо в траву и разрыдалась, потому что запоздало испугалась, что могла и не вернуться обратно. Пятьдесят второй.

Я обучаюсь особенной походке, ни на чью не похожей, стараюсь больше вещей делать левой рукой, снижая вероятность повтора, тщательно записываю все случаи перемещения в дневник и порой от отчаяния по несколько дней подряд не выхожу из дома. Посмотрим, к чему это всё приведёт».

В парке Яна начала дурачиться и изображать движения подруги и её необычную походку, а Кристина показывала ей язык и убегала, пряталась за деревья и кидалась косточками от черешен. Едва заметное головокружение списали на слишком насыщенный день и яркое солнце.

— Представляешь,— взволнованно говорила Яна,— я на какое-то мгновение как будто на себя со стороны смотрела. Перестала видеть тебя, а стала себя видеть… Даже ноги подкосились. Но когда ты взяла меня за руку, всё прошло.

Яна поцеловала Кристину в щёку, и они, отдыхая в тени, возобновили девичьи разговоры и листали на стареньком фотоаппарате свежие снимки. И принялись обсуждать средневековую немецкую литературу, что оказалось неожиданно интересно, чему, конечно, поспособствовал высокий и красивый профессор, которому ещё и сорока лет не было.

«Кажется, я

--">