Варя Добросёлова - Вечер одного дня (СИ)

родителей вместе со Стасом?

— Ты им звонил? — спрашиваю я. Боже, хорошо, что я не сказала, что осталась у них. Почему я не осталась? — Потому что не хочу, чтобы они думали, что у нас проблемы.

— У нас нет проблем, — он встает и ходит по комнате. — Что вы делали?

— Пили, — говорю я наугад. — Разговаривали. Я устала, Жень. Давай это прекратим.

— Что прекратим? — вдруг вскидывается он, подбегает ко мне и нависает. — Куда это ты собралась?

— И что ты мне сделаешь? — я начинаю смеяться в истерике, и он бьёт меня по щекам, чтобы я перестала. — Что? Что?

— Что я сделаю?! — он трясет меня, как куклу, пытаясь вытрясти ответ. — Ничего! Слышишь? Ничего! Это всё ты! Ты! Мерзкая тварь! Хоть бы сына пожалела!

— Я уйду от тебя.

— Нет.

— Уйду, — повторяю, как обиженный ребенок, и отворачиваю от него горящее лицо.

— Не уйдёшь, — снова мнёт пальцами мои щеки. — Ты любишь меня.

Я вырываюсь и вытираю лицо ладонями. Щеки горят от пощечин. Он не прикладывал силы, когда бил, он был чертовски осторожен. Ненавижу. Я вскакиваю с дивана и кружу по комнате, как пойманная птица. Вытираю слёзы, запираюсь в ванной, чтобы умыться и подумать о самоубийстве. Он колотит в дверь кулаком. Я сижу на краю ванны и пытаюсь перестать реветь. Гляжу в зеркало — выгляжу отвратительно, дешёвка. Закрываю голову руками, вздрагивая от ударов в дверь. А я всего лишь провела ночь в гостинице, потому что хотела побыть одна — без сына, без семьи, без отношений. Маленький отпуск — и смех, и грех, кто теперь в это поверит?

Тогда — год назад — приехали и его, и мои родители, начались долгие разговоры. Кружение вокруг да около, уговоры, угрозы, вызывание к совести и материнскому сердцу. Бесконечное застолье, похожее на поминки; испуганное личико Стасика, которого каждый тянет на свою сторону; тыкание меня носом в измену и собственную никчёмность — непутёвая мать, гулящая жена, тварина. Проси прощения, вымаливай, дура! Кому ты нужна, кроме него? Стерпится — слюбится. Родителей Жени уложили на полу, потому что другого места в квартире не нашлось. Под их гулкий храп тихо шуршали простыни и скрипел диван. Женя зажал мне рот рукой, но я бы не стала кричать — слишком сюрреалистично быть изнасилованной собственным мужем на глазах у его родителей. И смех, и грех, кто в такое поверит?

Щеколда не выдерживает, шурупы летят мне в лицо. Я сжимаюсь, думая, что он ударит, но он встает на колени и начинает целовать — щёки, глаза, губы.

— Дура, — говорит он в перерывах, — я ж люблю тебя, зачем ты так со мной?

Я чувствую, что его щеки тоже мокрые. Страх уходит, остается усталость. Он держит мое лицо в ладонях, смотрит в глаза.

— Скажи правду, — во взгляде недоверие. — Пожалуйста, просто скажи мне правду.

— У меня никого нет, — говорю я и вижу облегчение на его лице. — Никого, кроме тебя, Жень.

Я совсем одна.

Он прижимает мою голову к своему плечу, гладит по волосам и целует в макушку. Я понимаю, что он меня никогда не отпустит. А мне некуда идти. Обнимаю его спину, прижимаюсь щекой к плечу.

— Он был очень груб со мной, Жень, этот парень в баре, где мы вчера с Леной были, — я царапаю пальцами ткань рубашки на спине. Я хочу, хочу сделать ему больно. — Он плюнул мне в лицо, после того, как я это сделала… после того, как я ему отсосала, Жень.

--">