Шэрон Кендрик - Любовница по контракту

что не беременна, спустя неделю после того, как уехала из отеля, но это открытие не принесло ей облегчения. Напротив, она проплакала весь день, словно ее лишили чего-то бесценного.

Паскуале вздохнул с явным облегчением, и Зуки ужаснулась тому, как глубоко это ее ранило. А что бы он стал делать, если бы она была беременна? – с горечью подумала она.

– Зачем тебе это знать?

Паскуале взглянул на Зуки, прищурившись, как будто его удивил ее вопрос.

– Зачем? – с насмешкой в голосе повторил он, и Зуки почувствовала, как в ней поднимаются гнев, и печаль, и боль, которые она так долго в себе подавляла.

– Да, зачем? Или ты имеешь обыкновение преследовать своих бывших партнерш, чтобы узнать, станешь ли ты папашей?

– Как правило, – холодно смерил он ее взглядом, – они так быстро не убегают из моей постели.

– Да уж, наверняка, – выпалила она с пылающим от ревности лицом. – Не беспокойся, Паскуале, на этот раз тебе повезло…

– Повезло? – воскликнул он. Задумчивость во взгляде сменилась еле сдерживаемым гневом, а в голосе послышалось недоумение. – Мне как раз не повезло, потому что мне не удалось сделать так, чтобы ты забеременела. А у меня было такое намерение, – подчеркнул он, глядя на нее с вызывающим высокомерием.

– У тебя… намерение? – переспросила она слабым голосом.

– Естественно. Я всегда предохраняюсь. Но в тот раз с тобой – нет. И поверь мне, Зуки, это не было случайностью. То была запланированная оплошность. Хотя при тех обстоятельствах забыться было не так уж трудно – ты вызвала во мне такую жгучую страсть, что я просто потерял голову.

Недоверие боролось в ее душе со страстным, первобытным желанием. Она пыталась вникнуть в смысл его слов.

– Ты хочешь сказать… – запинаясь пролепетала она, – что ты хотел, чтобы я забеременела?

– Я занимался с тобой любовью, – поправил он ее. – Но если бы я в это время сделал тебя беременной, я был бы очень счастлив.

Голова у нее шла кругом.

– Но зачем ты это сделал? – Она была в полном недоумении.

Паскуале немного помолчал, потом кивнул головой, словно принял какое-то решение.

– Я вовсе не горжусь тем, как к тебе относился, Зуки. Не задумываясь, я лишил тебя целомудрия. Несправедливо обвинял тебя в том, чего ты никогда не делала, и мне за это страшно стыдно.

Но он не ответил на ее вопрос.

– Я все еще не понимаю, почему ты хотел, чтобы я забеременела?

– Неужели? Правда не понимаешь? – Он странно посмотрел на нее. – Почему мужчина вдруг понимает, что он хочет быть все время, днем и ночью, с одной женщиной? Почему он хочет, чтобы определенная женщина, и только эта женщина, стала матерью его детей? Это называется любовью, Зуки. – Его голос стал совсем тихим. – Что же делает этот мужчина, когда женщина, которую он любит, дает ему ясно понять, что не чувствует того же к нему? Я так безумно хотел, чтобы ты была моею, что готов был привязать тебя самым надежным способом – ребенком.

Не веря своим ушам, она хотела было что-то сказать, но голос ее не слушался. Он только что признался ей в любви, но она не верила его словам.

– Ты лжешь, Паскуале, – наконец нашлась она. – Ты лжешь!

– Я не лгу, Зуки. Разве тебе не понятно, что я люблю тебя? Люблю с тех пор, как впервые увидел тебя подростком у нас дома, великолепную копну твоих волос, отливающих золотом на солнце. А твоя манера опускать голову и смотреть на меня искоса своими золотистыми глазами просто сводила меня с ума, пробуждая низменные желания, не дававшие мне спать по ночам. Однако я не смел признаться в своих чувствах и старался их побороть. Я отчаянно пытался смотреть на тебя как на школьную подругу своей младшей сестры, но все время чувствовал себя виноватым – ведь чем чаще я тебя видел, тем все больше хотел. После той грозовой ночи мне стало легче тебя ненавидеть, чем признаться в том, что я тебя люблю.

Все это ложь, ложь, говорила себе Зуки, отчаянно пытаясь заглушить надежду, вызванную его словами.

– Но ты же выгнал меня из дома. Помнишь? Оскорблял меня и всячески старался унизить…

– А ты не понимаешь, почему? – спросил он. – Ты еще была школьницей. Господи, тебе же было всего семнадцать! Я был гораздо старше, опытней, а ты – почти ребенок, гость в моем доме, и я был за тебя в ответе – морально и физически. Я не имел права злоупотребить своим положением или силой. В ту ночь я почти потерял над собой контроль – я, который никогда в жизни не терял головы! И я не был честен сам с собой.

– Честен? – не --">