Джулия Тиммон - Нарочно не придумаешь

подумать о чем-то другом! Например, О Густаве Клаасе…

В этот момент на противоположной стороне улицы затормозила серебристая «мазда» и из нее вышел высокий русоволосый мужчина лет тридцати — тридцати пяти. Мысли Энн, тут же вспомнившей о сегодняшней экскурсии, вновь сосредоточились отнюдь не на Густаве, а на парне, который так странно и так волнующе смотрел на нее из толпы.

Что означал его взгляд? — подумала она. Может, я кого-то ему напомнила? Или мы когда-нибудь уже встречались? Или же… Нет! Все вздор! Чепуха! И почему я так долго думаю о совершенно незнакомом мне человеке? Он значит в моей жизни не больше и не меньше, чем, например, тот очаровательный мальчик с вихрами, чем сотни бывших и будущих моих экскурсантов, с которыми я общаюсь на протяжении недолгого времени, а потом расстаюсь навсегда. Надо выбросить парня из головы, ведь я наверняка никогда в жизни его не увижу. Вероятнее всего, он вообще приезжий, может, уже сегодня уедет из Торонто.

Рейнолда еще не было дома. В холле двухэтажного особняка Энн встретил лишь Мики — годовалый черно-белый баловень кот. Как только она скинула босоножки, Мики, громко урча, принялся тереться о ее ноги пушистыми боками.

— Привет, привет, дружок! — Энн наклонилась и потрепала кота по голове. — Соскучился?

Мики блаженно сощурил круглые желтые глаза и приник к ноге хозяйки всем своим упитанным кошачьим тельцем. Она улыбнулась, умиленная искренним проявлением любви, еще раз потрепала Мики по голове, прошла в спальню, переоделась и направилась в кухню выпить чашку кофе.

Ей отчаянно хотелось сосредоточиться только на работе, но мучило отвратительное чувство тревоги. А подозрения, от которых она старательно отмахивалась последние дни, настойчиво и с угрожающей скоростью приобретали все более четкие очертания.

Покусывая правый уголок нижней губы — таким оригинальным образом она всегда успокаивала нервы, хотя Рейнолда эта ее привычка неизменно выводила из себя, — Энн сварила и налила в чашечку крепкий кофе. И, даже не пригубив его, в глубокой задумчивости перешла в комнату в задней части дома, обустроенную под мастерскую. Раскрыла окно, достала с верхней полки книгу Фраймана, разложила на столе наброски и карандаши и села в кресло с обтянутым кожей сиденьем и со спинкой в виде лесенки из перекладин со сквозной резьбой.

Работая с литературным произведением, она как будто окуналась в описываемые в нем события, проникалась его духом, в каком-то смысле даже влюблялась в действующих лиц. Само собой, на процесс создания иллюстраций оказывали определенное влияние и личные переживания, владевшие на том или ином этапе жизни ее душой.

Так, в тот период, когда они только познакомились с Рейнолдом и ее мир наполнился яркими красками влюбленности, персонажи сказок, над которыми она тогда трудилась, выходили из-под ее карандаша и кисти особенно радостными и одухотворенными. Когда же год назад тяжело заболела и попала в больницу ее мать, Энн никак не удавалось отделаться от тревоги и печали, отразившихся и в ее рисунках.

Сегодня, несмотря на переживания, вызванные явным охлаждением их с Рейнолдом отношений, за работу она принялась с особым эмоциональным подъемом.

Лицо Густава Клааса крупным планом. Плотно сжатые губы, устремленный вдаль проницательный взгляд…

О том, какой формы у Густава нос, ни разу не упоминалось в книге. В подобных случаях Энн присматривалась к возникшему после прочтения книги мысленному образу и передавала на бумаге то, что видела.

Сейчас ее рука двигалась словно сама по себе, будто направляемая порывами души. Когда лицо Густава было готово, Энн взяла лист, отдалила его от себя на расстояние вытянутой руки, прищурилась и осмотрела критическим взглядом. И покраснела, внезапно осознав, что нарисовала германскому средневековому воину глаза, нос, челюсть, рот и брови своего сегодняшнего экскурсанта.

Положив лист на край стола, она поднялась с кресла и быстрым нервным шагом прошлась взад-вперед по мастерской, пытаясь осознать, что произошло.

В саду соседского дома плескались в лягушатнике детишки. Их переливчатый смех, похожий на звон серебряных колокольчиков, вливался в мастерскую, проникая в самое сердце Энн. Где-то вдали лаяла собака. С расположенного перпендикулярно улице шоссе доносились звуки мчащихся в обоих направлениях автомобилей.

Жизнь идет своим чередом, подумала Энн, останавливаясь --">