Татьяна Геннадьевна Абалова (taty ana) - Суженый-ряженый

мужа без выверта, ребеночка подарила бы ему, ворожила бы помаленьку.

Бабушка сняла с головы платок, и я загляделась на нее: гладко расчесанные волосы без единого намека на седину скручены на затылке в тугой узел, серьги с белыми жемчугами оттеняют гладкую кожу, глаза с едва заметными лучиками морщин светятся любовью и затаенным беспокойством. Она совсем не изменилась с тех пор, как родители семнадцать лет назад отправили меня к ней.

— Варварушка! — в дверь постучали. — Ты дома?

— Заходи, милая.

Дверь открылась, впуская клубы морозного воздуха. Стрижиха, а это была она, потопала в сенях ногами, сбивая с валенок снег, стянула с головы пуховый платок и, распахнув добротную шубу, ввалилась в комнату. Объемная грудь, широкие бедра и немаленький рост, делали ее очень уж большой, но лицо с живыми глазами, курносым носом и россыпью золотых веснушек было таким милым, что все люди, даже знающие Анюту давно, любовались ею. Вот и я стояла, глупо улыбаясь в ответ на радушную улыбку ее по — детски пухлых губ, приоткрывших ровный ряд зубов с щербинкой посередине. Как такую душку можно променять на секретаршу, будь она хоть писаной красавицей? Видно у бабушки привороты отменного качества.

— Ой, Вася приехала! — Анюта обняла меня так крепко, что я чуть не задохнулась, уткнувшись носом в пахнущую сдобой кофту. Печь в доме Стрижихи, наверное, никогда не остывала. Ее ватрушки и кулебяки любили все. Вот и сейчас она принесла вкуснятину в качестве оплаты. Распаковав тщательно укутанную корзинку, я вытащила теплый кусок пирога с зайчатиной и принялась уминать, пока женщины о чем — то шептались.

— Сегодня не пришел ночевать. Утром плакал, говорил — черт попутал, просил прощения.

— А ты прости, — щеки у бабушки загорелись от досады на саму себя, но Анюта, ничего не подозревая, продолжала делиться.

— А вдруг из дома совсем уйдет?

— Даже в голову не бери. Вот хлебнет чай с моим «лекарством», вмиг в себя придет. С вареньем пахучим смешай, лучше с малиновым.

Бабушка сунула в руки Анюте бутылку, а сама долгим взглядом посмотрела на меня. Я вздохнула. Не люблю я этого делать, но Стрижиху было жалко, да и бабулину оплошность следовало исправить.

— Давайте попрощаемся, тетя Нюра. Я в город надолго, может весной только увидимся, — я потянулась к ней и поцеловала в мягкую щеку.

Стрижиха, обняв меня, счастливо засмеялась.

— До чего же ты, Василиса, хорошая девушка. С тобой рядом легко и все проблемы кажутся пустяшными.

Я едва дождалась ее ухода.

А после стояла, наклонившись над ведром, жалея, что наелась пирога, иначе меня не рвало бы так долго и так мучительно. Забирать людскую боль противоестественно для ведьмовской натуры. Но зато Анюта легко простит измену мужа, а вскоре и вовсе перестанет мучиться. Ни ревности, ни упреков. Эти двое не виноваты. Зря бабушка продала приворот, не выведав, что его хотят применить к женатому. Не знаю, как другие, но мы, Себяжские ведьмы, блюдем кодекс чести.

— Давай я расчешу тебя, — бабушка подошла ко мне с гребнем.

После колдовского отката банька — самое то. Легкая телом, вкусно пахнущая летними травами, сидела я на табуретке, укрывшись лишь простыней, а ласковые руки заплетали длинную косу, которую я растила с самого детства.

— До сих пор простить не могу, что твоя мама постриглась. Сама себя уничтожила. Сил колдовских, что с детства копятся, разом лишилась.

Бабушка впервые заговорила со мной о маме. Прежде тема родителей была под запретом. Я знала лишь, что расстались они.

— Ба, а почему она решилась косу отрезать?

— Глупость несусветная. О тебе совсем не думала. Как ребенка научить колдовству, если сама им не владеешь? Нашу премудрость на пальцах не объяснишь.

— Потому она меня к тебе отправила?

— Я сама забрала. И запретила к тебе приближаться. Чтобы глупостью не заразить.

— И я никогда ее не увижу?

— Вот когда войдешь в ведьмовской возраст, это по людскому измерению двадцать годочков, сама решишь. До тех пор ни — ни.

Когда я оказалась в Себяжском лесу, мне было всего три года. Я совсем не помнила маму. Лишь какой — то расплывчатый образ светловолосой женщины в красном платье — рукав фонарик, летящая юбка солнце — клеш. И все.

— Я похожа на нее?

— И да и нет. У тебя волосы светлые, а у нее словно в пшеничное зерно добавили гречихи, и глаза у нее карие, а у тебя как небо в хмурый день. Да и росточком ты повыше будешь, --">