Юлия Цыпленкова (Григорьева) - По ту сторону мечты

Тут же щеки коснулось что-то прохладное, и я замерла, жадно прислушиваясь к этому приятному ощущению. Прохлада коснулась второй щеки, затем лба, и губы стали вдруг влажными. Я разлепила их, облизала сухим шершавым языком, и влага исчезла.

— Еще, — попросила я, но не уверена, что вообще это сказала. Возможно, слово было всего лишь мыслью.

Губы снова стали влажными, только теперь я не спешила облизывать их, опасаясь растратить единственную каплю воды в той раскаленной пустыне, которой стала я сама. Замерев, я лежала некоторое время, вдруг осознавая, что сквозь закрытые веки я вижу отсветы, кажется, огня. Еще через мгновение ощутила смесь запахов, в которых я опознала дым и травы. Был еще какой-то запах, въедливый и резкий, он быстро перебил все остальные, и я поморщилась:

— Фу.

А следующим открытием стало монотонное бормотание надо мной, в которое изредка вплетались глухие удары. Бум… бум… бум. Бормотание было тихим, чем-то напоминая песню, только скучную, похожую на длинную унылую дорогу. Я даже представила, что иду по этой дороге. Вокруг серая пыль, камни и сухая трава. А над головой солнце. Жаркое, невыносимое, изнуряющее.

Я застонала и открыла глаза. Надо мной стояла пожилая женщина. Жуткая. Лицо ее было испещрено глубокими морщинами, веки нависли, и глаза из-за этого казались узкими. На лбу и щеках старухи я рассмотрела рисунок, но что он означает, не смогла разобрать. И всё же, несмотря на видимую дряхлость женщины, взгляд ее был ясным и острым, будто у хищной птицы. Крючковатый нос еще больше усиливал это ощущение.

На голове старухи был надет странный головной убор с нашитыми на него костяными пластинами. Седые косы лежали на плечах, укрытых чем-то вроде красного балахона, и стянутого на поясе плетеным кушаком. Я поняла, что не знаю такой одежды, никакой аналогии в голову не пришло. Перед внутренним взором мелькали мимолетные образы, на которые сознание откликалось узнаванием, вроде той же хищной птицы, но вот женщина осталась за пределами моей памяти. Если я что-то и знала о ней, то благополучно забыла.

Старуха в очередной раз подняла над головой круг, обтянутый потемневшей кожей, с боков которого свисали меховые хвосты и нитки с разноцветными бусинами, ударила по нему короткой толстой палкой и замолчала. Кажется, она проводила какой-то ритуал. «Колдунья», — отозвалось сознание.

— Ыргын? — спросила она.

— Не понимаю, — шепотом ответила я.

Колдунья отложила круг и палку и поднялась с колен. Только сейчас я заметила, что лежу на полу, спеленатая с головы до ног в ткань. Женщина отошла куда-то за пределы моей видимости, но быстро вернулась с глиняной кружкой в руке. Она снова опустилась рядом со мной, приподняла голову и прижала кружку к губам. Настой, полившийся в раскрытый с готовность рот, оказался холодным и горьким. Но жажда была столь велика, что я, толком не заметив горечи, жадно выпила всё, что мне дали.

Затем кружка исчезла, и женщина прижала узкую сухую ладонь к щеке. Она заговорила. Задумчиво, неспешно, словно рассуждала. Я не понимала ни слова. Вслушивалась, но язык был мне незнаком. Он казался грубым и гортанным. Не знаю, на каком языке говорила я, но, похоже, и колдунья никогда его не слышала.

— Я не понимаю, — сипло повторила я, и старуха махнула рукой.

Что-то коротко произнеся, она вновь встала на ноги и ушла, оставив меня в одиночестве. Шаги я слышала, хозяйка осталась в доме, но ко мне уже не подходила. Мне осталось только прислушиваться и думать. Но это выходило плохо, мешали растерянность и жар. Впрочем, последний постепенно сходил, и мой разум медленно, но верно, начал проясняться. Когда из неудобств осталась только ткань, не дававшая мне шевелиться, я перестала слушать шаги и редкое бормотание старухи, и начала размышлять.

Некоторое время я терзала разум попытками вспомнить: кто я, откуда, и как появилась в той пещере. Однако, в конце концов, отказалась от этой затеи, ощутив легкую головную боль. После этого я сосредоточилась на том, что знала точно — моя одежда. То есть та сорочка, в которой я была одета. Откуда-то я точно знала, что она была жутко неприличная, потому что длинна невесомого одеяния едва достигала колен.

Предположений о том, почему на мне была надета вещь, выходившая за рамки приличий, было несколько. Я замужем, я чья-то любовница, я… куртизанка. Точно знала, что вещь дорогая, и значит, дешевой шлюхе принадлежать не могла. Значения всех этих --">