Ханна Хаимович - Все, что ты хочешь

сильно его любила?

— Я его любила, я с ним спала и я собиралась за него замуж, потому что все это время я была непроходимой дурой! — зло ответила Мелани. — А теперь я обречена на одиночество, потому что любой, кто хоть немного умнее камня, побрезгует дотрагиваться до такой тупицы.

Она вцепилась в плечи Карврана и замерла, не решаясь первой коснуться губ. Сейчас, еще секунду, пусть только схлынет ненависть к себе… Ведь ненавидеть себя — это так непродуктивно. Ненавидеть всегда нужно других.

— Какая чушь, — Карвран то ли шептал, то ли яростно шипел. Он перехватил ее взгляд — и замолчал, хотя явно собирался сказать что-то еще. Но сейчас просто притянул к себе и поцеловал, запустив пальцы в ее встрепанные волосы.

Мелани коротко выдохнула ему в рот и принялась обводить языком губы. Потом коснулась его щеки ладонью и ощутила не сухую кожу, а теплую влажность раны. Как он, интересно, бреется, проскочила неуместная мысль. Хотя… почему неуместная? Об этом можно спросить потом…

Карвран целовал ее все настойчивее, вжимая спиной в ствол дерева. Мелани отвечала, скользя руками по его щекам, шее, запуская их под полурасстегнутый камзол… Ей все еще хотелось разрушать. А еще хотелось пробовать кровь на вкус. Его кровь. Сладковатую и, может быть, чуть гнилостную. Не может, а должно быть. Он был прав, человек, которого сожгли заживо, который поманил ее идеей мести — он заслужил свою смерть. Гнилая натура. И сама Мелани тоже гниет изнутри, заражение идет все дальше: сегодня она жалеет, что не покалечила некогда близких людей, завтра будет жалеть, что пытки недостаточно болезненны…

«Ты знал, кого подцепить на крючок, Карвран, все-таки мы похожи…»

В постель они просто телепортировались, пачкая простыни пылью, гарью и кровью. И Мелани дала волю любопытству, быстро превратившемуся в нездоровую страсть. Вкус у ран оказался именно таким, как она ожидала. Карвран лишь изумленно хмыкнул, когда она стала касаться их губами. Он позволил ей себя оседлать. Мелани двигалась в своем ритме — точнее, без ритма, то замирая, то отстраняясь. Она не любила быть сверху, но сейчас ей было нужно именно это. Чтобы создать иллюзию контроля, хоть немного компенсировать недавний провал, когда она вообще утратила всякий контроль и бежала как заяц. И ласк, и резких движений было мало, и все еще хотелось убивать…

Потом она наконец насытилась и лежала, прикрыв глаза и не глядя на Карврана. То тот, кажется, улыбался. Точнее, усмехался, будто строил очередные планы.

— Мы отомстим, — шептал он ей на ухо. — Мы обязательно отомстим…

Закатные лучи окрасили кроны деревьев в багровый цвет. Раскрытая шкатулка валялась на полу, и украшения напоминали скомканную бумагу — тусклые, невзрачные.

Мы отомстим…

Больше ничего не остается. Только верить. Последнее прибежище проигравших. Сначала ты рискуешь, делаешь ставки и веришь в себя. Затем терпишь поражение — и вера в себя вырождается, становясь верой в реванш. Неудачники годами твердят друг другу "мы еще сможем, они еще увидят", потому что смертельно боятся расстаться с иллюзиями и понять — они ни на что не способны…

Мы отомстим.

«Если отныне я буду слышать это вместо слов любви, — подумала Мелани, — так лучше. Так, несомненно, лучше».

Конец

.

--">