Ната Лакомка - Жена палача

отвернуться не смогла. Так же, как и тогда, у реки. Но тогда мною двигало любопытство, а здесь… здесь был страх, который удерживал еще вернее.

Палач спешился и снял притороченный к седлу длинный сверток, после чего поднялся на помост, ожидая осужденных. Их привели тут же – двух мужчин со связанными за спиной руками. Один был постарше, другой помоложе.

- Барон и его сын, - прошептала мне на ухо тетя. – Молодой Мессерер тоже участвовал в заговоре.

Судья зачитал приговор, но я мало что расслышала – голос у судьи был тонким и слабым, и почти каждую его фразу люди, собравшиеся на площади, начинали обсуждать, громко переговариваясь.

- Барона казнят, а его сына король пощадил, - объяснила мне тетя, которая слушала не судью, а стоявших рядом. – Фьер Поклюс говорит, что младшему Мессереру полагается пятнадцать ударов кнутом и ссылка. Его величество милосерден… Отвернись, Виоль.

Я спрятала лицо у нее на плече, но все равно смотрела, прикрыв лицо растопыренными пальцами. Ужасное зрелище! И это в первый мой приезд в Сартен – в столицу нашего королевства. Я суеверно подумала: нет ли в этом дурного предзнаменования?

Священник исповедовал осужденного, и барона поставили на колени, уложив головой на плаху. Палач развернул длинный сверток и вынул оттуда двуручный меч. Клинок ослепительно блестел на солнце, и я задрожала, когда палач поднял его.

Я зажмурилась, когда меч полетел вниз, но не догадалась закрыть уши и вздрогнула от раздавшегося глухого стука. Толпа ахнула, а потом восторженно и возбужденно зашумела, где-то заплакала женщина.

- Одним ударом, - сказала тетушка, гладя меня по затылку, - пусть он и предатель, но хорошо, что смерть была быстрой.

Она не позволила мне смотреть, пока не убрали труп, но потом отпустила, и я снова поглядела на помост для казни. Помощник палача замывал место казни, выливая одно за другим два ведра воды. Красноватые потеки побежали по доскам, и я зажала рот ладонью, сдерживая подступившую к горлу тошноту.

Второго осужденного уже привязывали к столбу, оголив спину, и толпа бесновалась, выкрикивая проклятья и оскорбления изменнику.

Палач убрал свой страшный меч и достал кнут – черный, с деревянной рукоятью, отполированной до блеска. Палач снял с себя рубашку, тоже оголившись до пояса, и стало видно, как бугрятся мышцы на его руках и плечах. Он как будто состоял из одних мускулов и был загорелый почти дочерна. Я уже видела его – почти обнаженного, но сейчас смотрела, как в первый раз. И даже кровавая расправа над изменником отошла на второй план… Я укорила себя, что греховно глазею на мужчину, когда только что наблюдала насильственную смерть, но продолжала смотреть, удивляясь тому, как по-разному воспринимается мужская красота. Если на берегу реки, под сенью алых клёнов палач казался мне воплощением дикой природы, первозданной стихии, то теперь он был грозен и страшен, и я невольно обняла себя за плечи, дрожа, как от сквозняка.

Кнут зазмеился по помосту, взлетел – и обрушился на спину осужденного.

- Раз! – отсчитывала толпа удары. – Два! Три!..

Я наблюдала за бичеванием, вздрагивая от страха и отвращения. При каждом ударе осужденный вскрикивал и дергался на привязи, а на его коже вспухал красный рубец. Палач наносил удары размеренно, и ни разу не промахнулся, будто кнут был продолжением его руки.

Пятнадцать ударов были нанесены, но толпа, разгоряченная видом крови, не могла успокоиться.

Люди напирали на впереди стоящих, кто-то кричал, что изменник получил мало, и надо казнить его, как и отца.

Я вцепилась в тетю – мне показалось, что сейчас нашу карету захлестнет и опрокинет людское море.

- Господи, они словно животные! – пробормотала тетя.

- Убить его! – крикнул кто-то в толпе, и крик подхватили сотни голосов. – Убить! Казнить! Как отца! Смерть изменникам!..

Несколько мужчин бросились на помост, готовые вцепиться в младшего Мессерера, но их остановили гвардейцы с алебардами наперевес. Тогда в осужденного полетели камни – сначала мне показалось, что это черные птицы, которые зачем-то пронеслись над толпой.

Палач оказался невероятно быстрым – он заслонил собой привязанного к столбу преступника, и один камень попал палачу по спине, а другой прилетел прямо в голову. Это остудило нападавших, и гвардейцы даже не успели схватить зачинщиков – толпа поглотила устроивших самосуд, и стало тихо – невероятно тихо.

Мы все смотрели, как палач --">