Ирина Владимировна Котова - Связанные судьбы

свой титул и имение, а вы мне оставляете эти семь сигарет.

Медсестра смешливо покачала головой.

– Упаси боги, я еще в своем уме. Вон вы какой тонкий да нервный. С этими титулами разве проживешь жизнь спокойно? Да на вас смотреть невозможно! Та-ак, давайте-ка проветрим тут все хорошенько, – и она, не делая более попыток отобрать сигарету у расслабившегося нарушителя, распахнула вторую створку окна. Сразу стало зябко – в палату медленно вплывал густой лаунвайтский туман.

– Вот, вы тоже заметили, – грустно сказал Кембритч. – И я заметил. С утра глянул в зеркало и испугался.

– Чего же? – привычно откликнулась женщина, ловко заправляя кровать.

– Непривычно здорового цвета лица, – поделился Люк, понизив голос. – Эти блестящие глаза, этот румянец. Действительно невозможно смотреть! Я привык к серой коже и мешкам под глазами. Видите, – он помахал сигаретой, – возвращаю себе пристойный вид. Довели вы меня своими кашками. И когда меня выпишут?

– Увы, – Магда взяла швабру, погрохотала чем-то в ванной, вышла уже с мокрой тряпкой и стала протирать полы. – Над вами дрожит весь административный состав лечебницы. Поэтому пока не станет очевидно, что вы не свалитесь с внутренним кровотечением, едва выйдя за порог, не выпишут.

– Магда, – проникновенно сказал Люк, – помогите мне сбежать. Я вас расцелую.

– Выдумщик вы, виконт, – грозно сказала медсестра.

– И женюсь, – пообещал Кембритч настойчиво. – Только подышу недельку свободой и сразу поведу вас под венец.

Медсестра скептически глянула на него и наклонилась – вымыть под кроватью.

– А что? – продолжал Люк. – Женщина вы видная, хозяйственная, суровая. Сможете держать меня железной рукой. Станете кормить кашкой, обещаю, буду покорен, как младенец. Курить брошу, – ехидно добавил он, посмотрел на окурок в пальцах и выкинул его за окно.

– Так я замужем, лорд, – пропыхтела женщина из-за кровати. – Разводиться не буду, и не умоляйте. Выдумали тоже.

– Вот невезение, – огорчился Кембритч. – Не вести мне здоровый образ жизни. Пропаду ведь без вас, Магда. Так, говорите, поможете мне сбежать-то?

– Вы мне зубы не заговаривайте, – отрезала медсестра, разгибаясь. – Хотите убежать – так я вам ни за что не скажу, что сегодня ночью дежурит Нидденс, а он глуховат и на дежурство без бутылки не выходит. И выход на черную лестницу не проверяйте, он точно-точно закрыт будет. Но если помрете, то я приду к вам на могилку и назову дурнем.

– Точно не разведетесь? – льстиво переспросил Люк. – Вы уникальная женщина! Я вас уже три дня люблю.

– Да будь я хоть на десяток лет моложе, – женщина махнула тряпкой, оценивающе оглядела сухощавую и высокую фигуру собеседника. – А впрочем, и тогда бы не развелась. Глаза у вас, лорд, вы извините, конечно, как у кошака блудливого. Мне мой домашний спаниель роднее. Уж точно не буду гадать, с кем он из соседских кошек ночью на улице гулял.

Люк сокрушенно улыбнулся, и медсестра погрозила ему пальцем.

После обеда и процедур – врач УЗИ только удовлетворенно хмыкал, глядя на снимки брюшной полости, пока Люк, измазанный холодным гелем, терпеливо лежал на кушетке и поглядывал в потолок, – к Кембритчу заглянул посол Рудлога в Инляндии, Степан Иванович Хорошевский. Степан Иванович был кругл, бульдогообразен и фразы ронял весомые, медленные. На неожиданно свалившегося ему в штат еще одного помощника он глядел с плохо скрываемым недоумением. Впрочем, с ним Люк был сама кротость.

– Я завтра отбываю на церемонию вашего награждения, – вещал Хорошевский, степенно усаживаясь на хлипкий больничный стульчик. – Вы можете написать речь со словами благодарности, Кембритч, я зачитаю королеве.

– Вы так добры, – вежливо сказал Люк, – так заботитесь о сотрудниках. Но, Степан Иванович, разве не будет неуважением к ее величеству, если я, совершенно оправившийся после ранения, пренебрегу ее приглашением?

Посол нахмурился, обдумывая информацию.

– Здешние врачи – перестраховщики, – доверительно продолжал Люк, – и я ни в коем случае не хочу нарушать режим, но и огорчать ее величество повторно не желаю. Вы же знаете об инциденте на посольской встрече? – Он, словно волнуясь, сжал руки, и Степан Иванович холодно кивнул. – Я был не в себе и мне нет прощения, но королева была так добра, что позволила мне просить у нее извинения на своем дне --">