Елена Федина - Я твоя черная птица

развеселило. Раньше никому в замке и в голову не приходило надо мной насмехаться. Слишком особенное у меня было положение: и со слугами, и с хозяевами я была на равных. И мне было слишком много лет. Возможно, это кого-то и раздражало, но все молчали и старались просто меня не замечать. А этот музыкантишка выбился у Леонарда в любимчики и окончательно обнаглел.

Я прошла мимо, никого не замечая, особенно этого шута, который, очевидно, считал себя очень остроумным. Мне хватало своих забот.

«И не старая карга, а просто к шалостям строга» — добавил он мне вслед, и все загоготали.

Тут я уже обернулась, чтобы строго, уничтожающе на него зыркнуть, и чтоб он понял наконец, что так просто ему это не сойдет. И этот рифмоплет, как ни странно, всё осознал за две секунды. Он был не пьян, и улыбка его превратилась в застывшую маску. Остальные по-прежнему смеялись, но уже над нами обоими: злобной старухой и праздным балбесом, ненароком ее раздразнившим.

Я плохо справлялась с приступами гнева. Поэтому уходила быстро, почти бежала к спасительному и прохладному лесу, в котором у меня было важное, как раз для злобной старухи подходящее дело, и надо было успеть до заката солнца, и не провалиться в болото, и не порвать шаль об ветки, и не расчувствоваться, ни в коем случае не расчувствоваться! «До сих пор невеста…» Мальчишка, болван, пустомеля! Если б ты знал…

Возвращалась я уже в темноте, на мосту никого не было, только тихо журчала вода в реке, да смотрелись в нее голубые летние звезды. Их было немыслимо много: и больших как капли росы, и маленьких как песчинки, и небо казалось огромным и глубоким, таким, что дух захватывает. И я подумала тогда, что только такое небо должно быть над моим прекрасным белым городом.

Потом я прямо под мостом искупалась, смывая с себя всю грязь и пот, и долго лежала на воде, ухватившись за ветку ивы, чтоб не снесло течением. Я смотрела вверх, и как будто не было меня вообще, только эта река и звезды.

Что же я просила в последний раз у Мима? Раз в несколько лет он проведывал меня, и я, зная, что он всемогущий, всегда просила о чем-то. Это было всего месяц назад, ночью, на могиле Филиппа. Тоска пригоняла меня туда и по ночам.

«Оживи его», — сказала я в отчаянии. Он покачал головой в белой маске, которая светилась в темноте, как загадочный лик луны. Я и сама понимала, что спустя год после смерти это немыслимо.

«Тогда оживи Конрада» — сказала я, — «умоляю тебя, ничего мне больше не надо, ничего никогда не попрошу, оживи моего Конрада!»

Мим ответил как всегда не голосом, а мыслью, но и в мыслях его была усмешка: «Конрад жив». Я ломилась в открытую дверь! Конрад жив, Филиппа не вернешь… больше мне ничего от жизни не хотелось.

А теперь я поняла, чего хочу, я поняла, но было уже поздно. Когда Мим появится через несколько лет, всё уже пройдет как наваждение. А появись он сейчас, я сказала бы ему, я умоляла бы его: «Проведи меня в белый город!» Впрочем, он бы всё равно не согласился…

2

Мне было душно, и я раскрыла настежь все окна, мне было тесно, и я развязала все пояса, завязки и шнурки, мне было неуютно, и я стала переставлять стулья и перекладывать вещи, мне было тоскливо, но тут я ничего с собой поделать не могла. Что-то нарушилось в монотонном течении моей жизни, что-то случилось с ее ясным смыслом.

«Тетка Веста до сих пор невеста…» — так и вертелось у меня в голове и отзывалось в сердце, в давно уже молчащем моем, окаменевшем сердце. Я как была, так и осталась вечной невестой Людвига-Леопольда. Этот наглец Веторио был по сути прав, до того прав, что у меня до сих пор дрожали руки. Но никто его вообще-то не просил заявлять об этом во всеуслышанье!

Ко мне привыкли в этом замке, и никому уже было не интересно, кто я такая, сколько мне лет, зачем я тут живу, и почему не умерла до сих пор! Тетка Веста и всё…

Я подошла к зеркалу и впервые за много десятилетий посмотрела на себя иначе. Меня не волновало, гладко ли причесаны мои седые волосы, и расправлен ли воротник на платье. Я хотела выяснить, неужели я действительно похожа на такую безнадежную старуху, которой открыто заявляют, что у нее всё позади, и насмехаются над несчастной, словно ей уже и обижаться не положено?

Я была растрепана, утомлена и почти раздета. Я выглядела ужасно как старая ведьма: морщины, набрякшие веки, мешки под глазами, тонкая сухая кожа на руках, тусклые голубые глаза и нездоровая худоба. Волосы у меня всегда были --">