Кира Евгеньевна Полынь - Последняя Банши. Дорога на Север

- Я тоже тебя ненавижу.

********

Корабль раскачивался в лево-право, укачивая мой совершенно пустой желудок. В трюме становилось все холоднее, что говорило о том, что мы заплаваем в северные воды.

Еще около двадцати женщин и десятка мужчин, прижимались друг другу, стараясь согреть тех что помладше и беспомощно выдыхали паром на околевшие руки.

Последний подарок от Расула. Я плыла в рабском корабле, с ошейником на шее и кандалами на руках. Железо примерзало к коже, болезненно обжигая своим холодом, но это действительно было подарком. Только Расул мог так.

Я делала вид что дремала, вслушиваясь в тихие разговоры невольников, что интересной информацией не владели, то успокаивая расстроенных детей, то успокаивая друг друга.

Несколько раз я пыталась просунуть порванные рукава в промежуток между запястьями и оковами, но он был слишком узок и приходилось терпеть холод закусывая губы.

- Еда! – Люк в трюм открылся и на землю, с громким «плюх», упала каша, растекаясь в бесформенную лужу. – Жрите!

Кто-то бросился к подачке и принялся соскребать клейкую массу с грязного пола, отправляя в голодный рот.

Отвратительно.

Голод скручивал и меня, но оставив себе хотя бы достоинство, я не сдвинулась с места, отвернув лицо от противно чавкающей толпы.

- Ты бы поела, дочка. – Старушка что сидела рядом тяжело вздохнула. – Это мы уже старые, наши дни сочтены. А ты молодая, тебе нужны силы.

- Это не придаст мне сил, а только окончательно лишит рассудка.

Было сложно считать дни, так как солнечный свет не проникал в вонючий и темный трюм, но, если судить по кормёжке, что все так же выливали на пол, но мы были в пути три дня.

На четвертый день, я уже едва находила силы, приходить в себя, все чаще проваливаясь в голодный и замерший сон. Пришлось открыть глаза только когда люк в очередной раз открылся, но вместо свиной каши раздался громкий мужской голос:

- Вот, смотри! Новенькие. По десять отдам любого.

- Они все никуда не годные. Сдохнут на следующий же день. Дрянь товар.

- Хорошо, за восемь. – Скрипнул зубами торговец.

О, ужас. Я стою восемь медяков. Самой от себя противно стало.

- Все равно убогие все. Цена не меняет сути.

- Семь. Последняя цена.

Недолгая тишина была прервана хлопком рукопожатия.

Отлично. Семь медяков. Еще лучше.

- Вставайте! Живее! – Крикнул торговец и я услышала щелчок кнута, который должен был придать нам скорости.

Еле живые рабы начали подниматься со своих замерших и отсиженных ног и двигаться к лестнице, я не торопилась.

И когда практически все покинули трюм, я демонстративно потрясла цепями, напоминая о себе.

- Что там?

- Ничего! – Быстро прикрыв своим тщедушным телом проговорил он.

- Что бы там не было, оно мое.

- Все рабы уже вышли, вон они. – Пытался перевести тему мужчина, но судя по хлопку, у него ничего не вышло.

- Обмануть меня решил!? – Крикнул покупатель и даже моя кожа покрылась мурашками. – Кто там?

- Девка! Девка! – Едва скрывая панику в голосе заголосил торговец. – Везу ее Эсфиру!

- Доставай.

- Не могу, Юмин! Это заказной товар!

Вот брехло. Просто решил продать по дороже, а этот, судя по всему, раскошеливаться не привык и вряд ли заплатит много. Даже за меня.

- Доставай!

Скользнувший в трюм мальчишка, бросился отстегивать мою цепь от стенки судна и шипя, озираясь по сторонам, говорил:

- Скажешь хоть слово, прибью, усекла? Слюну пусти. Живо!

Я скосила глаза, выставляя себя блаженной и последовала за юнцом, что только что продал прорву народа. Поднявшись на палубу я первым делом размяла шею, и тут же получила тычок под ребра.

- Слюни пусти, сука.

Я только улыбнулась.

Напротив, стоял низкорослый квадратный мужичок с выпирающей челюстью и исполосованным шрамами лицом. Он обвел меня придирчивым взглядом, но затормозив где-то в районе колен сказал:

- Пакуй ее к остальным.

- Юмин! Нет! Она же оплачена!

- Сколько? – Холодно сказал он, переводя взгляд на мое лицо.

- Двадцать золотых. – Мигом успокоившись юноша почувствовал прибыльную продажу.

- Десять. – Я улыбнулась и осмотрелась вокруг, решив, что эти торги меня как бы не касаются.

- Пятнадцать!

- Она грязная как чума. Воняет. На голове черт знает что, и ты смеешь просить за это пятнадцать золотых?