Андрей Русланович Буторин , Настя Любимка - Мать-одиночка

— Кто там? — сурово спросила она.

— Э-ээ… Игорь Сергеевич. Мне бы Зою…

— Фамилия?

— Сдобнев.

— Не ваша. Как фамилия Зои?

— Э-ээ… Крабут.

Молодец! Обычно их фамилию перевирали как только можно. И как нельзя тоже. И Корбут, и Крабовы, и даже Гроссбух. А этот выучил, запомнил, выговорил. Лиля его еще чуть-чуть зауважала. Хотя это все равно не давало ему права…

— Вам назначено? — буркнула она.

— Да… В половину восьмого… э-ээ… в девятнадцать тридцать.

— Уже тридцать две. Хорошо, заходите.

Мамин новый ухажер оказался невысоким очкариком. К тому же ужасно старым. «Почти сорок», — опытным женским взглядом прикинула Лиля. И волосы не особо густые. Лысеет. Ерунда, конечно, но для маминого мужа кандидатура точно неподходящая. Мама красавица, папу Лиля почти не помнила, но судя по фотографиям, рыжеволосый как братья, он был прекрасен словно огненный принц. А этот…

Лиле даже захотелось сразу ему сказать, что мама передумала и просила больше не приходить. Но ведь мама все равно потом узнает, и… Нет, вряд ли она за это накажет, но может заплакать, а это еще хуже. Ладно, минут двадцать потерпим, план примерно на такое время и рассчитан.

— Здравствуй, девочка, — сказал гость. — А Зоя…

— Ее пока нет. Здравствуйте, проходите. Вы и есть Игорь Сергеевич?

Мужчина вошел в прихожую. В одной руке он держал коробку с тортом, в другой — букет красных роз. Здорово! Будет с чем повеселиться.

— Да, это я, — закивал гость. — А ты… Ты, вероятно, Лиля, Зоина дочка?

— Это плохо?

— Нет-нет, хорошо… Но она еще говорила о мальчиках.

— Не еще, а просто говорила, — поправила Лиля. — Обо мне и о моем брате, наверное.

— Она говорила «мальчики», — засомневался Сдобнев.

— Просто у мамы очень плохая память. Ужасная, прямо беда. Она всегда мечтала о двух сыновьях, поэтому часто забывается и думает, что я тоже мальчик. Видите, даже постригла меня коротко… Ой, да что мы все обо мне! Вы проходите, проходите, мама скоро будет. Она перед свиданиями с новыми ухажерами всегда так волнуется. Каждый раз долго бродит по улицам. Приходит в себя, знаете ли, готовится… Это же очень серьезно. Ведь у вас серьезные намерения, правда?

— Э-ээ… Да-да, конечно! — засуетился ухажер. — Очень серьезные, очень!

Он попытался шагнуть в комнату, но Лиля преградила путь.

— Обувь! — сварливо сказала она. — В обуви нельзя! Ишь!.. У нас с этим строго. Но лишних тапок нет.

Носки у Сдобнева оказались без дырок, за это Лиля накинула ему еще один плюсик. Который, впрочем, все равно уже ничего не решал.

Она проводила гостя в комнату, в углу которой, обложившись учебниками, прямо на полу сидел Санька и что-то усердно выводил в тетрадке. При виде гостя он буркнул: «Здрасьте», шмыгнул носом и снова уткнулся в тетрадь.

— Мы не помешаем брату? — спросил Сдобнев, запоздало поздоровавшись с мальчиком. — И почему он там? Вот же пустой стол.

— Да вы что? Саша всегда занимается на полу, больше простора, знаете ли. А этот стол у нас для гостей; садитесь, пожалуйста.

О том, что в детской комнате есть два замечательных письменных стола, Лиля, конечно, распространятся не стала. Она усадила маминого ухажера за пустой обеденный стол, на который Игорь Сергеевич тут же поставил коробку с тортом, а вот с розами определенно не знал, что и делать.

— Давайте, я выброшу, — протянула руку Лиля.

— Выбросишь? Зачем?.. Это для твоей мамы!

— Мама не ест розы.

— Не ест?.. Но… это не для еды, это…

— Только не говорите, что просто так, — смерила его взглядом девочка. — Мама уж-жжасно не любит, когда деньги тратят впустую. Честное слово! Только себе хуже сделаете.

— Л-ладно… выбрось… — отдал Сдобнев букет.

Лиля отнесла цветы на кухню, достала вазу, налила воды, поставила розы… Шикарный букетик!

Вернувшись в комнату, она демонстративно брезгливо отряхнула руки и сказала, кивнув на торт:

— Это вы тоже зря. Мама обидится.

— За что?!

— За то, что намекаете, будто она толстая.

— Да как же я намекаю? — подскочил гость. — Наоборот, я ведь его ей принес… и этим я как бы говорю: «Вам, Зоя, с вашей фигурой никакие торты не страшны!»