Любовь Сергеевна Черникова - Огонь в твоих глазах. Обещание

порядок мысли и взбунтовавшуюся силу. Скоро он вернулся. Сняв с крючка подбитый волчьим мехом плащ, укутал девушку — та, похоже, так и простояла всё это время посреди комнаты, не сходя с места.

— Зовут как, красавица? — спросил он, плотней запахивая края плаща.

— …А… Анасташа. Люди Ташкой или Тасей кличут, — девчонка робко подняла взор, на лице читалось неподдельное удивление.

— Ладно. Заступница с тобой Анасташа. Иди. Не трону я тебя, не бойся.

Девушка растерянно медлила, и Каррон, отворив дверь, за плечи вывел её в сени.

На улице в ожидании переминались с ноги на ногу мать с отцом. Пожилая, красивая статная пара: «Так вот в кого пошла дочь».

Решившись, родители кинулись к крыльцу. Бросив тревожный взгляд на девушку, сразу всё поняли.

— Ах ты! Я вот тебе! — замахнулась мать.

Каррон без труда преодолел короткое расстояние, перехватив занесённую для удара руку.

— Не тронь! Ни сейчас, ни впредь, — спокойно произнёс он, а затем повернулся к народу. Вокруг на площади для собраний прямо перед домом Защитника, несмотря на поздний час, шатались зеваки. — И больше девчонок не водите! — у самой двери Каррон обернулся и добавил: — Не бойтесь, не осерчал я.

Защитник вскинул голову и хмуро уставился прямо в холодные светло-голубые глаза, такие же, как у него самого:

— Настоятель Махаррон, ни разу ни в чём я не отступил от Кодекса и совести! — в глазах Защитника пылала вера в произнесённые слова.

— Ну-ну. Не горячись, сын. — сухая жилистая рука похлопала по плечу, и Каррон удивился, узрев на лице старика печаль. Тот, глядя сквозь бревенчатые стены далеко в прошлое, продолжил: — Любовь к женщине мне знакома не понаслышке, — он усмехнулся, и суровые его черты неожиданно смягчились. — Будь разумным и сможешь позволить себе быть счастливым. Но! Сам понимаешь, ребёнка твоего я все равно заберу. Он — будущий Защитник и должен воспитываться в духе Ордена, как полагается.

Каррон покорно кивнул, всё ещё не веря в то, что услышал. Отец впервые за всё время упомянул о матери, пускай и вскользь.

Глава 1

Годом ранее…

Анасташа не стала изгоем, но порой чувствовала себя не принадлежащей этому миру. На вечерних гуляньях парни сторонились её, более не норовя чмокнуть украдкой, как часто бывало. Не выкрикивали в горелках. Не ловили, играя в «Ящера». Да и ей было не до веселья, сердце железными оковами сжимала непроходящая тоска. Она по привычке продолжала приходить вечерами на берег Широкой, туда, где у подножья Керунова холма издавна было принято веселился народ, но всё больше просиживала в сторонке. К ней не спешили засылать сватов, даже из соседних деревень, хотя это-то как раз было на руку. Подруги больше не делились сокровенным, а сама Ташка ходила все время словно в воду опущенная. Встречая Каррона, густо краснела и спешила поскорее скрыться, не поднимая на Защитника глаз.

Так пролетело две зимы, и Анасташе миновало девятнадцать. Мать частенько ворчала, а порой и откровенно злилась:

— Отвергла Защитника, дура! Да если бы ты нрав свой поумерила, сейчас от женихов бы не было отбою.

— Мама, он сам меня не захотел!

— Не захотел, он! Рассказывай. Каррон ведь после тебя на других-то и не смотрит. По деревне и слухи уже ходят. Говорят, сглазила Защитника Ташка. Да и какой он Защитник, ежели не дал клятву?

— Мама, он настоящий Защитник! Лучший!

Анасташа нервно схватила ушат с бельём, замоченным в мыльном корне ещё с вечера, прихватила резной валёк и выскочила наружу. Разговор продолжать не хотелось — без того Защитник Каррон из головы не выходит, а она и мысли допустить боится кому-то про то рассказать, ночами мечтая, как бы всё сложилось, поступи она тогда по-другому.

Добрый, сильный, справедливый — лучшего мужа вовек не сыскать.

Да только невозможно это. Таким, как Каррон, запрещено заводить семьи. Недаром в песне о Раггальде Защитнике поётся, как ради любимой покинул он деревню, да тем самым обрёк её жителей на погибель. Когда влюблённые сбежали, пришла Стая и вырезала всех до единого. Ферита — возлюбленная Раггальда, узнав о том, утопилась в реке. Защитник три дня и три ночи горевал, обнимая холодное тело. А потом, развеяв её прах над обрывом, бросился на собственный меч.

Каждый раз Анасташа, заслышав протяжный, исполненный тоски напев, не --">