Андреа Кремер , Дэвид Левитан - Невидимый

раньше, носить меня на спине, предупредив, чтобы я за нее держался. Она учила меня жить в мире, не отделяя себя от него. Она не потерпела бы никаких шалостей с моей стороны: попыток что-то стащить, подглядеть – как-то воспользоваться своим положением. Я был проклят, но не должен был вредить другим. Да, я действительно был иным, но таким же человеком, как все остальные. Поэтому мне приходилось жить по законам человеческого мира – даже если я совсем не чувствовал себя человеком.

Мама любила меня, что, конечно, было самым замечательным. Вопрос об этом никогда не стоял. То есть вопросов было много, но я никогда не сомневался в ее любви.

Она научила меня читать, хотя большую часть времени ей приходилось самой переворачивать страницы. Писать, хотя даже такое простое действие, как набирать текст на клавиатуре, практически лишало меня сил. Она учила: говорить – когда рядом только она, молчать – когда рядом кто-то другой. Мама учила меня естествознанию, математике, истории и как стричь волосы и ногти. Она рассказывала мне о месте, где мы жили, или о том, что происходило во времена ее молодости. Она могла с такой же легкостью заговорить о том, что происходило в шестнадцатом веке, с какой пересказывала передачу, которую видела по телевизору. Единственным белым пятном оставался год моего рождения. Или все, что происходило до того. Или сразу после того.

Мама не рассказывала об этом ни одной живой душе. Поэтому она тоже была совсем одна, если не считать меня. Яблоко от яблони недалеко падает. Были дети, вместе с которыми я рос, но я «познакомился» с ними только благодаря тому, что часто за ними наблюдал. Особенно за теми, кто жил в нашем доме. Алекс из квартиры 7А жил здесь дольше всех – впрочем, возможно, что он запомнился мне первым из-за своих рыжих волос, а может, из-за того, что постоянно ныл. Когда ему было шесть, он постоянно требовал все новые и новые игрушки. Сейчас ему шестнадцать, и он хочет поздно возвращаться домой, получать от родителей побольше карманных денег, но при этом чтобы они «оставили его в покое». Он меня просто достал, так же, как Грета из квартиры 6С, которая всегда вредничает, как Шон из 5С, который такой тихушник. Мне кажется, Шон позавидовал бы моей невидимости, если бы знал, что такое возможно. Но поскольку он об этом не знает, то выбирает другие способы, чтобы притворяться невидимым по собственной воле. Он закрывается от окружающих книгами. Он никогда не смотрит в глаза, избегая прямого контакта с миром. Его путь в жизни – сплошное невнятное бормотание.

А потом еще был Бен, который уехал. Бен – единственный, кто едва не стал моим другом. Когда ему было пять, а мне десять, он решил завести воображаемого друга. Стюарт – так он его назвал, и поскольку это имя было похоже на мое – Стивен, – я решил ему подыграть. Он приглашал меня на ужин, и я приходил к нему. В парке он придвигался поближе, и я брал его за руку. Он приводил меня в детский сад, чтобы играть в «покажи и назови», и я стоял там, пока учитель потакал его прихоти, кивая в ответ на все, что Бен говорил обо мне. Единственное, чего я не мог, – это говорить с ним, потому что знал: если он услышит мой голос, это разрушит иллюзию. Один раз, – точно зная, что он не слушает, – я прошептал его имя. Просто чтобы его услышать. Но он этого не заметил. А к тому времени, когда Бену исполнилось шесть, он перерос эту игру. Я не мог его за это винить. И все же я загрустил, когда он уехал.

Мои дни похожи один на другой, как братья-близнецы. Я встаю, когда захочу. Принимаю душ, хотя мне и трудно запачкаться. Прежде всего я делаю это, чтобы сконцентрироваться на том, что у меня есть тело, а потом почувствовать, как вода касается моей кожи. В этих ощущениях есть нечто человеческое, тот контакт с обыденностью, в котором я нуждаюсь каждое утро. Мне не нужно вытираться: я исчезаю, и вода, оставшаяся на моем теле, попросту стекает прямо на пол. Я возвращаюсь к себе в комнату и что-нибудь надеваю – для тепла. Оказавшись на моем теле, одежда тоже становится невидимой: это еще одна из менее значимых особенностей проклятия. Потом я включаю музыку и читаю несколько часов. Ем я главным образом в обеденное время – проклятие так же касается всего, что я кладу в рот, поэтому, к счастью, мне не приходится видеть, как работает мой желудочно-кишечный тракт. Когда с ланчем покончено, я отправляюсь в парк. Нажимаю на кнопку лифта, потом жду в вестибюле, пока консьерж откроет дверь кому-то другому, тогда и я смогу --">