Керстин Гир - Таймлесс. Изумрудная книга

Керстин Гир Таймлесс Изумрудная книга

Всем девочкам с марципановыми сердцами в этом мире.

И я имею в виду действительно всех девочек. Потому что, на самом деле, чувства одинаковы, вне зависимости от того, сколько вам лет — 14 или 41.

Hope is the thing with feathers

That perches in the soul

And sings the tune without words

And never stops at all.

Emily Dickinson^[1]

Пролог

Белгравия, Лондон, 3 июля 1912 года

— Останется уродливый шрам, — сказал врач, не поднимая головы.

Пол криво улыбнулся.

— В любом случае, это лучше, чем ампутация, которую предсказывала миссис Супер-трусиха.

— Очень смешно! — накинулась на него Люси. — Я не супер-трусиха, а ты… мистер Легкомысленный-Дурак! И давай без шуток. Ты сам хорошо знаешь, как легко занести инфекцию в такую рану, и потом радоваться, что остался живым в те времена: никаких антибиотиков вообще, а все врачи — невежественные неумехи.

— О, большое спасибо, — сказал врач, нанося коричневую мазь на только что зашитую рану.

Мазь жгла ужасно, и Пол с большим трудом сдерживался, чтобы не скривиться. Он от всей души надеялся, что не оставил пятен на нарядных шезлонгах леди Тилни.

— Это не ваша вина. — Пол заметил, что Люси изо всех сил старалась, чтобы ее голос звучал дружелюбно, даже попыталась улыбнуться. Улыбка получилась гневной, но она хоть постаралась. — Я убеждена, что вы делаете всё, что можете, — сказала она.

— Доктор Харрисон — лучший врач, — заверила леди Тилни.

— И единственный… — пробормотал Пол.

Внезапно он почувствовал страшную усталость. Наверное, в той сладковатой микстуре, которой его напоил доктор, было снотворное.

— В первую очередь самый молчаливый, — добавил доктор Харрисон. Руку Пола украшала белоснежная повязка. — И, честно говоря, не могу себе представить, что резаные или колотые раны через восемьдесят лет будут иначе обрабатывать, чем я сейчас.

Люси сделала вдох, и Пол догадывался, что за этим последует. Из подобранных наверх волос выбилась прядь, и она с воинственным выражением на лице убрала ее за ухо.

— Ну, в общих чертах, может быть, и нет, но если бактерии… это такие одноклеточные организмы, которые…

— Прекрати, Люси! — прервал ее Пол. — Доктор Харрисон прекрасно осведомлен о бактериях!

В ране еще чувствовалось ужасное жжение, но Пол был так утомлен, что ему хотелось лишь закрыть глаза и немного подремать.

Его возражение только раздразнило Люси еще больше. И хотя ее глаза гневно сверкали, в них пряталось беспокойство, и — еще хуже — страх; он точно это знал. Ради нее он должен был скрыть свое плохое самочувствие и собственное отчаяние. Так что он продолжил:

— Сейчас же не средние века, а двадцатый век, столетие новаторских открытий и быстрого развития. Первая ЭКГ — уже вчерашний снег, уже несколько лет известен возбудитель сифилиса и уже найдено средство для его лечения.

— О, кто-то хорошо учился на уроках мистерии. — Сейчас Люси выглядела так, будто могла в любой момент взорваться. — Хорошо тебе!

— А в прошлом году Нобелевскую премию по химии получила эта Мария Кюри, — внес свою лепту доктор Харрисон.

— И что она еще открыла? Атомную бомбу?

— Иногда ты бываешь совершенно неграмотной. Мария Кюри открыла радио…

— Ах, закрой рот! — Люси скрестила руки на груди и яростно уставилась на Пола. Осуждающий взгляд леди Тилни она не замечала. — Засунь свои лекции сам знаешь куда! Ты! Мог! Умереть! Можешь мне объяснить, как я могла бы предотвратить катастрофу без тебя? — В этом месте у нее дрогнул голос. — Или как я могла бы вообще жить без тебя?

— Я виноват, принцесса. — Она даже не знала, насколько он был виноват.

— Пфф! — выдохнула Люси. — И не надо принимать вид побитой собаки.

— Абсолютно излишне рассуждать о том, что могло бы случиться, — сказала леди Тилни, качая головой, помогая доктору Харрисону сложить инструменты обратно в саквояж. — Все кончилось хорошо. Не было бы счастья, да несчастье помогло.

— Только потому, что могло быть еще хуже, нельзя утверждать, что все закончилось хорошо, — закричала Люси. — Ничего не закончилось хорошо. Абсолютно ничего! — Ее глаза наполнились слезами, и у Пола при виде их почти разорвалось сердце. — Мы здесь три месяца, но ничего не достигли из того, что запланировали. Наоборот: мы все ухудшили! --">