Диана Гэблдон - Барабаны осени. Книга 1. О, дерзкий новый мир!

шоколада, кельтской музыки, супов, скульптур, вереска под Калоденом, платков с вышивкой и множества другого, — все это весьма меня приободрило и помогло мне в работе.

И наконец — спасибо моей маме, мимоходом касавшейся меня.

Диана Гэблдон

ПРОЛОГ

Я никогда не боялась призраков. В конце концов, я день за днем живу рядом с ними. Когда я подхожу к зеркалу, оттуда на меня смотрят глаза моей матери; мой рот изгибается в улыбке, приведшей моего прапрадеда к судьбе, которая была и моей судьбой. Да нет же, с какой стати мне бояться прикосновения тех исчезнувших рук, что касались меня с неизъяснимой любовью? С какой стати я стала бы бояться тех, кто породил мою плоть, в которой и после смерти живет их частица?

И еще менее того я стала бы бояться тех призраков, которые мимолетно касаются моих мыслей. Любая библиотека наполнена ими. Я могу взять книгу с пыльной полки, и тут же на меня накинутся мысли кого-то, давным-давно умершего, по-прежнему живые в стремительно бегущих строках.

Но, конечно, не эти домашние и привычные призраки тревожат нас во сне и заставляют цепенеть наяву. Оглянитесь, держа свечу, чтобы осветить темный уголок. Прислушайтесь к шагам, которые эхом звучат за спиной, когда вы гуляете в одиночестве.

Призраки постоянно скользят мимо и сквозь нас, скрываясь в будущем. Мы смотрим в зеркало и видим тени других лиц, проглядывающих сквозь годы; мы видим фигуру памяти, вдруг возникшую в пустом дверном проеме. Своей кровью и своим выбором мы создаем наших призраков; мы сами преследуем себя.

Каждый призрак является незваным из туманных стран нашей мечты и молчания.

Наши рациональные умы твердят: «Нет, они не существуют». Но другая часть нас самих, куда более древняя, мягко шепчет во тьме: «Да, но такое возможно».

Мы движемся взад и вперед среди тайн, и, окруженные ими, пытаемся забыть. Но легкий ветерок, пролетающий по комнате, время от времени ерошит мои волосы с нежной лаской. Я думаю, это моя мать.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ О, ДЕРЗКИЙ НОВЫЙ МИР!

Глава 1 Повешение в Эдеме

Чарльстон, июнь 1767.

Я слышала барабаны задолго до того, как они стали видны. Удары отдавались точно в моем желудке, как будто я тоже была изнутри пустой. Звуки продвигались сквозь толпу, резкий воинственный ритм, предназначенный для того, чтобы быть услышанным даже при громких криках или ружейном огне. Я видела, как поворачивались головы умолкавших людей, смотревших теперь вдоль улицы Ист-Бэй, туда, где она начиналась от каркаса недостроенной новой таможни, направляясь к парку Уайтпойнт.

День был жарким, даже по меркам июньского Чарльстона. Лучшие места были, конечно, на дамбе, где дул ветерок; а здесь, внизу, всех как будто поджаривали заживо. Мое платье промокло насквозь, и хлопчатый корсаж прилип к телу между грудями. Я в десятый раз за десять минут промокнула лицо и подняла повыше тяжелый валик волос в тщетной надежде, что ветерок охладит мне шею.

Я в этот момент ощущала собственную шею как-то особенно болезненно. Незаметно положив ладони на нижнюю часть горла, я обхватила его пальцами. Я ощущала биение пульса в сонной артерии, я слышала грохот барабанов, и, когда я вздохнула, горячий влажный воздух застрял у меня в горле, как будто меня душили.

Я поспешно опустила руки и сделала как можно более глубокий вдох. Это было ошибкой. Мужчина, стоявший передо мной, не мылся с месяц или больше; край воротника, прилегавшего к его шее, был темным от грязи, от его одежды несло кислятиной и затхлостью, и эта едкая смесь перешибала даже сладковатую вонь толпы. Запах горячего хлеба и жареной жирной свинины, доносящийся с лотков разносчиков, перебивал мускусный дух гниющих в низинах водорослей, и все это лишь слегка смягчал слабый соленый ветерок, дувший с залива.

Впереди меня было несколько ребятишек, вытягивавших шеи и таращивших глаза; они постоянно выбегали из-под дубов и карликовых пальм, чтобы посмотреть вдоль улицы, и их то и дело призывали обратно встревоженные родители. У ближайшей ко мне девочки была шейка, похожая на белый стебелек травы, тонкая и трогательная.

По толпе пробежал ропот возбуждения; направлявшаяся к виселице процессия появилась в дальнем конце улицы. Барабаны застучали громче.

— Где он? — пробормотал рядом со мной Фергус, тоже вытягивая шею, чтобы лучше видеть. — Уверен, мне следовало быть с ним.

— Он подойдет сюда. — Я хотела подняться на цыпочки, но не стала, --">