Поль Бурже , Марсель Прево - Осень женщины. Голубая герцогиня

взглянул на нее через очки и повторил:

- Какой приятный сюрприз! Что же привело вас сюда в такой час? Ничего серьезного не случилось в вашей милой семье, я надеюсь?

- О, нет, - сказала г-жа Сюржер, - только я проезжала Санкт-Петербургской улицей, возвращаясь от одних знакомых. Я вошла в капеллу. Сестра Зита сказала мне, что вы дома… и я…

Священник наклонил голову, как бы соглашаясь с этим придуманным объяснением; он прекрасно знал, что сейчас же услышит другое, правдивое: без сомнения, какой-нибудь грустный любовный грех!… Он подождал с минуту, но так как она не продолжала, то он прервал молчание.

- Не хуже ли г-ну Сюржер?

- Нет… Он все в том же положении. Эта сырая погода на него дурно влияет. Несмотря на это, он непременно хочет ехать в Люксембург. Ведь вы знаете о делах нашего банкирского дома в Париже? Он должен уехать до январской ликвидации.

Аббат спросил с равнодушным видом:

- Но г-н Сюржер не один… у него есть сотоварищ, не правда ли? Этот полный мужчина, с которым я имел честь сидеть рядом у вас за столом?… Отец прелестной молодой девушки, m-llе Клары, кажется?…

- Да, мсье Эскье. Он мог бы превосходно один управлять банком, тем более, что у нас в Люксембурге есть прекрасный администратор… Но мой муж не хочет этого понять, он считает это делом самолюбия и желает быть там.

Священник произнес свое обычное «гм…», которое на этот раз означало: «Я знаю, что за человек ваш муж и как трудно уговорить его что-нибудь сделать».

- А m-llе Клара, - спросил он, - не имеете ли вы вестей от нее?

- Она сегодня обедает у меня.

- Да, да, - произнес он, кинув взгляд на висевшие на стене часы. - Сегодня первая среда этого месяца, день выхода пансионерок из Сиона.

Он кашлянул, затем продолжал, играя деревянным ножом:

- Это очень любезная особа: я могу это сказать, потому что имел удовольствие познакомиться с ней, когда говорил проповеди в Сионе. Очень прямая, решительная. Она будет хорошей христианкой в жизни. Она приходится вам родственницей, не правда ли?

М-mе Сюржер покраснела.

- Нет. Клара - дочь Жана Эскье, именно того самого полного мужчины, сотоварища моего мужа. Мы старинные друзья, но не родственники.

Ей стало жарко в этой натопленной комнате; она спустила свою накидку на спинку кресла. С минуту длилось молчание… Аббат и светская женщина подыскивали фразы для начала разговора, желаемого ею, ожидаемого им.

Но и на этот раз попытки оказались неудачными.

- Так значит сегодня вечером на Ваграмской площади вы проведете время совсем по-семейному? - сказал аббат и засмеялся над своей остротой.

- Да, совсем… - ответила г-жа Сюржер.

Она с минуту колебалась, затем произнесла торопливо:

- У нас даже есть новый жилец, Морис Артуа, мсье Морис Артуа, сын прежнего директора парижского и люксембургского банка.

- Того, который?…

- Да… того, который застрелился.

- И бедный молодой человек живет с вами? - не без удивления спросил аббат.

- О, нет! Он живет во внутреннем павильоне с г-ном Эскье.

Глаза m-mе Сюржер засветились странным блеском. Она чувствовала на себе пристальный взгляд аббата, несколько смягченный очками. Она устала от противоречий, от беспокойства, от огорчения, от угрызений совести. Ее губы дрогнули, глаза наполнились слезами, она облокотилась рукою на угол бюро и, без рыданий, залилась слезами. Аббат Гюгэ не мешал ей выплакаться. Он глядел на нее и размышлял. Как хорошо были ему знакомы бедные души этих парижанок запутавшиеся во всевозможных компромиссах, обманах и не находящих в себе достаточно сил для сопротивления! Он особенно хорошо знал эту душу, доверявшую ему свои малейшие ошибки и он любил ее, потому что невинность и нежность, светившиеся в прекрасных глазах этой женщины, были отражением ее чистой души.

М-mе Сюржер не рыдала, не всхлипывала. Даже лицо ее, полуприкрытое рукою от света лампы, почти не покраснело от слез.

Аббат Гюгэ встал, наклонился и, положив руку на плечо молодой женщины, произнес:

- Что с вами, дитя мое? Вам нехорошо?

Он уже вынул из одного из ящиков своего бюро хрустальный розовый флакончик в старинной серебряной оправе. За свою долгую практику врача женских сердец он научился успокаивать и нервы женщин.

Но m-mе Сюржер сделала головой отрицательный жест; она вытирала свои глаза и уже улыбалась.

- Благодарю вас, извините меня… Эти дни у меня очень расстроены нервы. --">