Ирена Гарда - Первая женщина на русском престоле. Царевна Софья против Петра-«антихриста»

— Так уж и больше? — с сомнением пробормотал скорее для себя Федор, вспомнив «Тишайшего», на годы правления которого пришлись и войны, и бунты.

Достав тонкий платочек, Софья промокнула испарину, выступившую на побледневшем лице старшего брата.

— Емельян Игнатьевич хочет сказать, что если будет война, то самый богатый урожай пропадет, а будет мир — твое государство быстро на ноги встанет. Я верно говорю?

— Разумнее не бывает, — сорокалетний мужчина уважительно посмотрел на сообразительную девушку, в который раз поражаясь ее не по-бабьи сильному уму и характеру. Эх, была бы она парнем — какой бы получился царь! Украинцев пожевал губами и, через паузу, поинтересовался:

— Так что с поляками делать будем?

— Подписывайте, что хотите, — тяжело дышащий Федор махнул рукой, — только чтоб разорения и бесчестия государству не было.

— Да о чем вы говорите, батюшка вы мой! — неожиданно для самого себя выпалил обиженно Украинцев. — Да как на духу…

Федор поморщился, глядя, как истово закрестился на иконы дьяк, и вдруг лукаво улыбнулся, глядя на взопревшего в собольей шубе Украинцева:

— А чего ж ты, Емельян Игнатьич, в шубе-то по весне ходишь? Солнце уж, чаю, вовсю припекает. Да и приказ мой нарушаешь. Негоже, дьяк, так поступать.

Я еще когда велел, чтобы все служилые люди в польском платье ходили! А ты вон как вырядился?

— Да я что, — распахнул пошире шубу хитрый начальник Посольского приказа, показывая, что под ней на него надет роскошный польский кунтуш, — разве ж я могу ваш приказ нарушить! Но ведь вот какое дело: эта голь иноземная все мне в нос тычет, что мы, мол, живем на окраине Европы и больше походим на азиатов, чем на их распрекрасный Версаль. Крыть нечем, хотя дворец вашего батюшки в Коломенском их Версаля не хуже. А зимний сад нашего патриарха такой, какого и у аглицкой королевы нет. Странные они, однако? Я им толкую о том, что наша армия не уступает свейской, а они не верят, я им говорю, что наши пушки не хуже аглицких, а они смеются. Ну, думаю, я вас чем-нибудь да уязвлю! Они все в бриллиантах — и я тоже принарядился. А то ведь негоже мне басурманам в чем-то уступать! Они в свои плащи кутаются, а тут я в собольей шубе! Меня уже посланник короля польского пытал, где такую же справить… А бороду я, между прочим, первый по вашей рекомендации сбрил!

Глядя на разобиженную физиономию дьяка, Федор не выдержал и расхохотался, но тут же натужно закашлялся. Софья потянулась ему помочь, но больной сердито отмахнулся от ее рук и, отдышавшись, улыбнулся царедворцу:

— Ладно, иди, Емельян Игнатьич, совсем меня уморить хочешь!..

Обрадованный Украинцев спиной вперед так и выскочил из царской опочивальни.

В комнате повисла тишина, только громко тикали комнатные часы да раздавалось хриплое дыхание больного.

— Знаешь, Сонька, я подумал и решил, что скоро не умру, — как о само собой разумеющемся проговорил вдруг Федор. — Назло дяде не умру. У меня еще столько дел! Славяно-греко-латинская академия, окончание реформы армии, проблемы с турками и поляками… Василий Васильевич мне намедни свои прожекты читал, так я чуть не плакал от восторга! Одна беда: мою Думу карачун хватит, если я им хотя бы половину из того, что хочет сделать князь, предложу. А о патриархе и говорить нечего — он на меня до сих пор зол за то, что я долго не давал казнить Аввакума. Уж вроде сожгли старика — кир-Иоаким радоваться должен, ан нет, все морду воротит. Не может мне простить, что я латинян читаю да иезуитов выгнать не позволил. Ну, выгоню я их, а учить детей кто у нас будет? Слышала, что Украинцев говорил? Нам надо в Европу стремиться, а без образования как? Так что пусть никто не надеется, я еще помирать не собираюсь!

Софья внимательно посмотрела в запавшие глаза брата, на почти черные приоткрытые губы, перевела взгляд на тонкие руки с синими ногтями. О, она хорошо знала признаки скорбута? Их учитель Симеон Полоцкий не раз указывал ей с братьями на изможденных людей с такими же телами и лицами, говоря о тяжелой доле бедняков. Ан, вот какое горе вышло — скорбут и царя одолел, где же высшая справедливость? Уж чего только они не делали — и сырым мясом Федора кормили, и отварами разными поили, и святой водой поливали столько, что он от нее весь вымок, и службы в церкви стояли часами, а толку — чуть.

Надо было бы, конечно, сказать, что дядя прав, что брату нужно сделать распоряжение, но она промолчала, только тихо, как бы --">