Лариса Олеговна Шкатула - Пленница французского маркиза (Книга 1)

которое давно из моды вышло? — вскричала княгиня. — Разве наш дом более не слывет домом людей знатных, кои соблюдают этикет, ещё батюшкой Петром Великим заповеданный? Конечно, мы небогаты, но и не настолько бедны, чтобы в платье перемены не иметь. Что подумает о нас Дмитрий Алексеевич? Ты, Сонюшка, не бесприданница. Отец твой, царствие ему небесное, сохранил имение, что оставила тебе тетушка Митродора…

— Имение? Маменька, ежели говорить откровенно, имение мое — всего лишь деревенька, в которой полтора десятка душ.

— Ты не права, Соня, двадцать два человека у тебя душ. Да пруд. Да луг заливной. Да пашня. Ежели твой будущий муж с умом распорядится…

— Ну вот, начали за здравие, кончили за упокой. Не прочите же вы мне в мужья столь любимого вами Дмитрия Алексеевича? Вот мои крестьяне пусть и далее живут спокойно, а не под жадной рукой графа Воронцова.

— Да с чего ты взяла-то, что Дмитрий Алексеевич жаден?

— Подозреваю. Он, как и все бедные люди, хочет всеми средствами иметь то, что ему нынче недоступно.

— Соня, ты всегда в моем понимании была справедливой девушкой. Отчего же теперь ты бездоказательно обвиняешь в низменных чувствах человека, который не сделал тебе ничего плохого? Граф имеет авторитет в свете, подлинные аристократические корни…

— Весьма подгнившие.

— Софья, с тобой невозможно разговаривать! Граф вовсе не беден. Конечно, он не так богат, как Бестужев или Панин, но до нищеты ему далеко… Господи, нам ли говорить о том, беден человек или нет… княгиня прервала себя на полуслове, чувствуя, как в ней опять закипает гнев. — Делай, как я сказала! Иди и переоденься к столу. И не заставляй меня повторять это ещё раз. Ежели тебе претит светская жизнь, пожалуйста, иди в монастырь!

Соня обиженно поджала губы.

— Теперь, маменька, вы намерены сделать из меня святошу? Считаете, требник^[2] мне пойдет больше, нежели роман Вольтера?

— Считаю, что в твоем неженском вольнодумстве моя вина. Каюсь, не углядела. Вместо того, чтобы тебя лишний раз за вышивание усадить, гувернантке доверилась. Чтобы она с тобой по парку гуляла, ботанике обучала. Потом только сообразила, что у Луизы самой ветер в голове. Что ожидать от девицы-француженки? Языку своему она может, и обучит, но нравам… Русским девушкам совсем другое воспитание требуется.

Соня нарочито тяжело вздохнула.

— Иду, маменька, иду переодеваться, раз вы и до Луизы добрались. Вот уж не думала, что обнищавший граф вам дороже собственной дочери. Вон как вы за него вступились… Агафья! — крикнула она в приоткрытую дверь людской. Поди, помоги мне переодеться!

— Ее зовут не Агафья, а Агриппина! — возмущенно крикнула вслед дочери Мария Владиславна.

Софья прекрасно это помнила. Имя Агафья оскорбляло аристократический слух матери, вот она и переименовала горничную в Агриппину. В нынешних стесненных обстоятельствах мать и дочь Астаховы могли позволить себе иметь только одну горничную на двоих. Впрочем, легкая на ногу Агафья-Агриппина успешно справлялась со своими нелегкими обязанностями.

— Тебе нравится твое новое имя? — сварливо спросила у горничной Соня; не то, чтобы она по природе своей была брюзгой, но словесные перепалки с матерью вызывали у неё раздражение, которое и хотелось излить на кого-нибудь.

— Нравится, — с придыханием ответила Агриппина. Она шла позади Сони, но та спиной чувствовала, что на лице горничной сияет довольная улыбка. Оно такое авантажное^[3]!

— Нахваталась мудреных словечек! — фыркнула Соня. — Где ты его слышала?

— Вы же сами вчера про графа Потемкина говорили, что он авантажный. Я и запомнила.

Осознание своего исключительного положения в семье поднимало горничную в собственных глазах, потому порой она позволяла себе если не высокомерие, то некоторую важность, подчас в смеси с дерзостью. Конечно, только в отношении Сони, от которой не ждала ничего плохого по причине молодости княжны и её легкого отходчивого характера.

Отчего-то раздраженность никак не хотела оставлять Соню, а тут ещё это самодовольство на лице горничной…

— Надо будет сказать маменьке, чтобы отправила тебя в Киреево, — вроде в задумчивости проговорила она, — а взамен прислала кого-нибудь из тамошних девок. Думаю, тебе в нашем доме тяжело приходится. Устала, небось?

— За что, Софья Николаевна? — побледнела та. — Что мне делать в этом Кирееве? Там же три двора всего. Глушь да и --">