Кристина Додд - Роковой бал

слово.

Должно быть, она слишком долго молчала, потому что Рэнсом схватил ее за юбку.

– И не одну студию. Студию в каждом нашем доме. У тебя будет все, что тебе понадобится, а также учитель живописи. Пусть даже француз.

Вспомнив о своей замечательной неоконченной скульптуре в студии на чердаке у Тарлинов, Джейн спросила:

– Ты будешь мне позировать?

– Кто же, как не я.

Она почувствовала в пальцах привычный зуд. Если вылепить его из глины еще раз...

Рэнсом, вероятно, заметил это. Он почувствовал близость победы. Тем не менее он опять склонил голову.

– Пожалуйста. Прости меня.

Рука Джейн сама потянулась к его взъерошенным волосам.

Но вдруг она вспомнила. Унижение, когда он отверг ее в первый раз. Годы бедности и одиночества. Его высокомерие, когда он снова встретил ее. Его знаки внимания, то, как он ее соблазнил, их брак. Не потому, что он хотел ее и обожал, как она втайне надеялась, а потому, что нужно было скрыть от французов и общества его истинные цели.

Ее пальцы согнулись и вздрогнули. Рука напряглась и сжалась в кулак.

– Джейн, – тихо сказал он, – я люблю тебя. «Я люблю тебя».

«Я люблю тебя».

Он это сказал?

Да, сказал. Ну и что?

Она смотрела на свою руку – вены и кости под нежной кожей, побелевшей от напряжения. Если она разожмет руку и положит ладонь ему на голову, если она простит ему это самое жестокое, немыслимое предательство, значит, она сошла с ума.

Или любит его.

Любит ли она Блэкберна? Не так, как любит увлеченный ребенок или благодарная взрослая женщина, а по-настоящему?

Ее рука медленно открылась.

Да. Она любит. Любит Блэкберна, по поводу которого у нее не осталось ни одной иллюзии, но который является для нее совершенством.

Джейн положила руку на его волосы.

Рэнсом поднял склоненную голову, и рука Джейн скользнула по его щеке. Он не выглядел униженным или счастливым. Но его ноздри трепетали, зубы засверкали в улыбке. Он был сейчас похож на дикого зверя, который бросается и хватает то, что хочет.

А он хотел ее.

Рэнсом поднялся, обхватил ее талию и крепко прижался – тело к телу и душа к душе. Джейн услышала его ласковое рычание:

– Женщина, ты заплатишь за то, что заставила меня ждать.

Рэнсом нежно целовал ее, и его поцелуи одновременно обещали и требовали, и, пока Джейн еще способна была что-то понимать, она подумала о том, что эти поцелуи – самый убедительный довод. Поцелуи, а еще – сила его мускулов, в которые вцепились ее пальцы, и то, как он держит ее, – словно она тончайший и драгоценный фарфор, хотя Джейн знает, что крепка, как глиняная ваза.

Когда они разжали объятия, Джейн услышала чьи-то возгласы. Открыв глаза, она увидела, что команда корабля смотрит на влюбленных, свесившись за борт, и выкрикивает им грубые ободрительные слова.

– Как неловко, – тихо сказала Джейн.

– Что? – Блэкберн подхватил ее и положил себе на плечи, как бесценный шарф.

По мере того как они удалялись, крики становились все громче. Джейн подняла голову и приветливо помахала морякам рукой.

– Я также разрешаю тебе вылепить из глины наших детей, – сказал Рэнсом.

– А мы назовем старшего Фигги?

Он сразу ответил:

– Нет. Но я не позволю тебе лепить никого другого. Не с твоей досадной склонностью к обнаженной натуре.

Почувствовав в себе остатки неизрасходованной иронии, она хитро сказала:

– Ты не можешь остановить мое воображение. Он остановился.

– Джейн...

Он выглядел сейчас не очень уверенным в себе, и Джейн поняла, что ей это не нравится.

– Но ты единственный, кого мне хотелось лепить обнаженным.

– Правда? – он снова пошел.

– И если ты согласишься позировать мне, когда мы вернемся домой, я смогу закончить ту статую.

– Я буду позировать для тебя. – Поставив Джейн на ноги, Рэнсом засиял улыбкой, о которой она мечтала всю свою жизнь. – Если ты позволишь мне потом смыть с тебя глину.

Джейн поняла, что этот брак действительно будет удачным.

1

Пиренейский полуостров.

(обратно)
--">