Жюльетта Бенцони - Кречет. Книга III

на поразительную подвижность его смуглого лица. Глухой голос и необычный язык дополняли картину. Пользуясь этим, Понго сумел получить для своего хозяина вполне приличную мебель, свечи и даже несколько книг, к которым, впрочем, заключенный не прикоснулся.

Так Понго заботился с хозяине, а Жиль оплакивал свое счастье, но во вторник 5 сентября 1785 года Понго решил, что его хозяин достаточно долго предавался бесполезным сожалениям и наступило время поговорить с ним серьезно. Когда, тяжело вздохнув и даже не взглянув на аппетитные блюда, расставленные на столе, Жиль снова направился к кровати, индеец преградил ему дорогу.

— Хватит слез! — бросил он сердито. — Твой кушать.

— Оставь меня, Понго! Я хочу только покоя!

— Покой еще никого не кормил, а пустой живот плох для духа воина…

— Воина! Не смеши меня! Где ты видишь воина? Я теперь пленник…

— Пленный воин все равно воин. Никогда нельзя терять мужества или поддаться отчаянью, словно ребенок или женщина!

Жиль пожал плечами.

— Если ты хочешь разозлить меня, то тебе это не удастся. Тюрьма одинакова и для мужчины, и для женщины. Безнадежность…

Вдруг во дворе кто-то запел. Звонкий женский голос выводил слова модной песенки. Понго подбежал к амбразуре окна, прислушался и улыбнулся, показав два острых желтых передних зуба, делавших его удивительно похожим на кролика.

— Женщина лучше переносить тюрьма, чем знаменитый Кречет, — сказал он насмешливо.

— Ну и что, — проворчал в ответ Турнемин, — есть женщины, которые могут к чему угодно привыкнуть. Может, она сумасшедшая. Я слышал, что здесь есть и такие.

Но он хитрил, он узнал этот голос, он слышал его раньше, исполнявшим тот же самый романс «Нина, или Безумие любви» на улице Нев-Сен-Жиль на вечерних играх, так печально для него закончившихся. Это была госпожа де Ла Мотт.

Неудивительно, что ее голос раздавался в тюремном дворе, ведь ее арестовали еще 18 августа, удивительным было то, что она сохраняла желание петь…

Самообладание этой женщины, поймавшей в паутину интриги короля, королеву, кардинала, не считая бриллиантового колье, и теперь, казалось, беззаботно распевающей песенки в самой страшной тюрьме королевства, несказанно поразило Жиля. Впервые с момента исчезновения Жюдит он думал не только о своем горе, но и о той огромной беде, что разразилась над всем государством.

Жиль как бы очнулся от долгого сна, он понял, что для него время сожалений закончилось, пришло время действий.

— Ну что ж, — сказал он Понго, — говори, великий чародей, какое лекарство ты мне прописал, что я теперь должен делать?

— Ты кушать, — ответил довольный Понго, — кушать, чтобы вернуть вкус борьбы и чистоту мыслям.

— Хорошо, давай покушаем!

Жиль сел за стол, указав Понго место напротив себя. Еще вчера, обессилевший и печальный, он с трудом заставлял себя проглотить кусок хлеба и стакан вина, но сегодня аромат расставленных на столе яств пробудил его аппетит. Он почувствовал страшный голод. Да, Гийо был прав: повар Бастилии знал свое дело. Закончив трапезу, Жиль откинулся на стул и закурил трубку, набитую виргинским табаком, припасенным для него верным Понго.

— Ты оказался прав, — признал наконец Турнемин, — я давно должен был тебя послушаться.

Почему ты не встряхнул меня раньше?

На это Понго только пожал плечами. «

— Раньше было нельзя. Понго понял — время пришло, когда ты хватать Гийо за горло… Это добрый знак.

— Хорошо, теперь что ты предлагаешь?

— Думать!

— Я только это и делаю!..

— Думать, как бежать отсюда. Чтобы отыскать твою скво (жену), надо покидать тюрьма.

Жиль не мог не улыбнуться, услыхав, как Понго назвал этим индейским словом гордую дочь барона де Сен-Мелэна. Конечно, Жюдит была бы такой же верной и нежной, как и жены ирокезских вождей, как Ситапаноки, чей образ продолжал порой тревожить его сон, чья любовь чуть было не заставила его нарушить слово, данное Жюдит.

— Бежать отсюда?! — повторил Турнемин, и улыбка погасла на его лице. — К сожалению, это невозможно. Все знают, что из Бастилии не бегут.

Ах, я отдал бы десять лет жизни, чтобы только открыть эту дверь…

Не успел он договорить, как дверь внезапно отворилась. Жиль подумал, что это Гийо пришел убрать посуду, и, не желая его видеть, отвернулся к окну. Но это был не Гийо.

Неизвестный дворянин в придворном костюме и в черном плаще, небрежно наброшенном на плечи, уж никак не походил на тюремщика. В тусклом --">