Барбара Картленд - Стремление к совершенству

женской красоты, но не хуже, чем в женщинах, разбирался в скаковых лошадях. Он принимал участие во всех традиционных скачках, почти всегда побеждал, неизменно был любимцем публики и получал больше аплодисментов, чем любой представитель королевской фамилии.

Он выбрал своим цветом желтый и использовал его так часто, что это граничило с вызовом, чем он — уже в который раз — заслужил неодобрение королевского двора. Повозки в его поместьях, его фаэтоны, коляски и кареты для путешествий — везде присутствовал желтый цвет, а сам он никогда не появлялся без желтой гвоздики в петлице.

Его любили и называли «повеса Роули». Друзья занимали у него деньги, прощали ему возмутительные выходки и были всем сердцем верны ему — но лишь до тех пор, пока не начинали чувствовать, что королевское неодобрение делает такую верность опасной. И только женщины никогда не колебались, а любили его отчаянно и безнадежно, даже когда он бросал их.

Чем ближе карета подъезжала к Парижу, тем сильнее трепетало сердце Дарсии. Она боялась, что отец будет разочарован ею, несмотря на все усилия, которые она предприняла, чтобы стать такой, какой он хотел ее видеть.

Она отрабатывала каждое свое движение, каждый жест, стараясь достичь балетной грации. Она прислушивалась к своему голосу, когда пела и разговаривала, пытаясь достичь его наибольшей музыкальности. Она не могла забыть, как отец однажды сказал о какой-то женщине, добивавшейся его расположения:

— У нее такой голос, словно трещит на огне кукуруза! Если женщина хочет, чтобы ее слушали, ее голос должен напоминать соловьиные трели.

И уж действительно трудную задачу она поставила перед собой, когда, помимо французского, испанского и итальянского языков, решила выучить еще и немецкий. Зато теперь она свободно изъяснялась на любом из них и опасалась лишь за родной английский — не забыла ли она его за эти два года.

Когда карета проезжала через Булонский лес, Дарсия наклонилась к окошку, но потом, вспомнив, что отец не хотел, чтобы ее видели, вновь откинулась назад.

Они въехали в центр Парижа, и Бриггс, не говоря ни слова, протянул Дарсии вуаль.

Дарсия с восхищением взяла ее в руки. Нежная на ощупь, легкая как паутинка, она была голубого цвета. Только такую, а не темную и уродливую, мог выбрать для дочери лорд Роули. Девушка накинула ее поверх своей маленькой шляпки. Вуаль спускалась до плеч, крошечные темно-голубые точки, рассыпанные по всему полю, скрывали лицо и, отвлекая внимание, одновременно вызывали интерес.

В тот день на ней было платье, которое в пансионе считалось бы слишком нарядным: турнюр был значительно больше, — чем разрешалось носить воспитанницам, а очень тугой лиф так выразительно обтягивал ее тонкую талию, подчеркивая совершенство фигуры, что мать-настоятельница непременно не одобрила бы такого наряда.

Дарсия увидела этот фасон в иллюстрированном французском журнале и уговорила одну из своих подружек сделать заказ своей портнихе, когда поедет домой на каникулы.

— Заказать у нее платье будет недешево, — предупредила ее подруга.

— Это не имеет значения, — ответила Дарсия. — У меня должно быть платье, которое не стыдно надеть, если кто-нибудь из родственников пригласит меня в гости.

— А ты на это надеешься? — улыбнулась подруга. — Тебя здесь никто не навещает, а ты никогда не ездишь домой на каникулы.

— Мои родственники живут в Англии, — ответила Дарсия, — и они хотят, чтобы я закончила школу, прежде чем снова вернусь туда.

В пансионе было еще несколько девочек, которые тоже безвылазно сидели в монастыре. Одна была гречанкой, другая приехала из Тегерана. Поэтому Дарсия особенно не скучала, но все равно радовалась, когда возвращались остальные ученицы и возобновлялся обычный школьный распорядок.

Карета остановилась у великолепного подъезда, и Дарсия увидела стоявших в ожидании слуг, одетых в ливреи. Поднявшись по ступенькам, покрытым алым ковром, она вошла в дом, который не видела более пяти лет, и подумала, что все здесь в духе отца. Можно было догадаться, что именно он живет здесь, даже не зная об этом заранее. Картины, великолепная мебель, вся обстановка были частью его «я», тем фоном, что окружал его в любом месте, где бы он ни находился, как и огромные букеты цветов, украшавшие холл и наполнявшие благоуханием гостиную, в которую слуга проводил Дарсию.

Но сейчас ее интересовал только мужчина, стоявший у дальней стены.

Откинув вуаль, она --">