Сесилия Грант - Любовь и расчет

безразличная к столь малозначительной драме, начала переворачивать разбросанные по столу книги. — Похоже, никто не стремится читать что-то, что может реально способствовать развитию ума. — Мужчина за столом резко захлопнул свою книгу — как пить дать, роман — и отодвинул в сторону, как будто только сейчас заметил ее оскорбительное присутствие в своих руках. Старательно отводя взгляд в сторону, с розовыми, как свежая свинина, щеками, он поднялся и торопливо переместился в другую часть зала.

— Да, я готова. — Голос самой Кейт имел ту же патрицианскую четкость, что и у Виолы, но она никогда не стремилась к тому, чтобы ее голос слышали все присутствующие, и неизменно разбавляла подслащенными интонациями. — Помоги мне собрать эти книги. Не следует оставлять их здесь.

Интересно, как долго сможет маркиз пребывать в состоянии ошеломления? Сможет ли добиться специального разрешения и жениться на ней в тот же день, пока ему не придет в голову познакомиться с ее семьей? Или, может, будет лучше увезти его из Лондона, чтобы не встретился ни с кем из своих друзей, которые сочтут своим долгом привести его в чувство. В таком случае придется удерживать его в состоянии оцепенения на период, достаточный, чтобы доехать из Мейфэра до Гретна-Грин.

Трудно и маловероятно. Но не так уж невыполнимо, по крайней мере для Кейт. Оцепенение было ее оружием, и она не собиралась снисходить до скучной фальшивой скромности, притворяясь, что не знает этого.

Библиотекарь, когда Кейт остановилась у его стола, принял переданный ему книжный груз с таким излиянием благодарности, какого не видать ни одной простушке, окажи она подобную услугу, и принес два других тома «Гордости и предубеждения». Кейт поставила свою подпись, заплатила причитающиеся пенсы и вышла вместе с сестрой в промозглый февральский день.

— Ты же это уже читала, — удивилась Виола, взглянув на книги в руках сестры.

— Читала. А у тебя есть этот том «Защиты женщин», как и все остальные. Так что нечего удивляться читательским пристрастиям других людей. Каждому свое.

— «Защита прав женщин». Значение совсем другое. И моя цель состояла не в том, чтобы взять книгу, а в том, чтобы заявить о себе. — Ее пальцы в перчатках барабанили по книжному переплету. — Чем больше библиотекарей и книготорговцев узнают о моем проекте, тем выше вероятность того, что могут упомянуть мое имя в разговорах друг с другом или даже в беседах с издателями. По правде говоря, вполне возможно, что издатели посещают подобные заведения. Возможно, в один прекрасный день меня услышат, и какой-нибудь предприимчивый человек, осознавший, что время моей книги настало, обратится ко мне с деловым предложением.

О, в этом можно было не сомневаться. За фальшивыми очками, гладко причесанными волосами и практичной одеждой, которую любила Ви, скрывалась изрядная доля уэстбрукской красоты. В один прекрасный день какой-нибудь мужчина разглядит это за ее нарочитой бесцеремонностью, и если будет и вправду предприимчивым, то разыграет притворный интерес к ее книге и, возможно, даже выдаст себя за издателя.

По этой причине Кейт не могла позволить сестре одной ходить по таким делам. Для умной молодой леди Виола в некоторых делах проявляла шокирующую неосведомленность.

— Хотя думаю, что больше толка было бы от более мягкого убеждения. — На углу Кейт повернула в другую сторону, ведя сестру за собой. — Если бы для начала ты сосредоточила свои усилия на любезностях. Например, попросила бы библиотекаря порекомендовать тебе какую-нибудь интересную книгу или поговорила бы на общепринятые темы — о погоде или о забавном эстампе, который недавно видела. Тогда к моменту представления темы своей книги имела бы в своем распоряжении повсеместную доброжелательность. Даже у человека, не разделяющего идей твоей книги, может возникнуть желание представить твою работу своим друзьям-книгоиздателям — просто из желания оказать услугу очаровательной клиентке.

— Но я не хочу быть только очаровательной клиенткой. — Голос Виолы понизился до страстных аккордов инструмента, чье имя она носила. — Я хочу, чтобы ко мне относились серьезно. Хочу знать, что мою книгу почитают за ее собственные достоинства, а не потому, что читатель находит меня достаточно привлекательной. Уверена, что Томас Пейн^[1] никогда не задумывался на предмет собственного очарования. — Это слово, очевидно, она не могла переносить. Виола --">