Елена Арсеньевна Грушко (Елена Арсеньева) - Любимая муза Карла Брюллова

состояние. Однако выплата этой суммы, возможно, будет оспорена, пади щедрый и безудержный в своей любви заимодавец жертвою дуэли. Поэтому, конечно, персона не могла не желать победы и долгой жизни автору заемных писем.

С другой стороны, расставаться с противником заимодавца ей тоже не хотелось. Штука в том, что персона сия была весьма порочного нрава… И ежели продолжать называть ее яблоком раздора, то можно сказать, что яблоко сие было с изрядной червоточинкой. Один лишь только раз, по чистой случайности, под сильнейшим влиянием искусителя Бахуса, отдавшись сему господину, яблоко возымело сильнейшее желание быть им откусываемым снова и снова. Такого плотского восторга персона ни разу и ни с кем не испытывала, поэтому приятные ощущения, даримые ей объятиями заимодавца, казались теперь весьма пресными.

Итак, с одной стороны, восхитительная страсть…

С другой – огромные деньги…

Яблоко раздора так и металось (или правильней будет сказать – каталось?) по экипажу, не зная, за чью победу возносить молитвы, а между тем звон сабель на опушке рощи не утихал. Дуэль продолжалась!

Чудилось, противники не испытывают ни малейшей усталости. Внешне они были равны друг другу – оба высокие, стройные, сильные, молодые и удивительно красивые. Правда, у одного волосы были светлые, а глаза голубые, другой же обладал волосами и глазами удивительно яркого черного цвета.

Кроме того, между ними была еще одна разница… Весьма, скажем прямо, существенная, и состояла она в том, что блондин был мужчина, а брюнет – женщина.

То есть, выходит, она была брюнетка.

Ну а еще объединяло их то, что они были мужем и женой.

Елагин дворец в Санкт-Петербурге, 1818 год

– Милое дитя, – ласково сказала Мария Федоровна, – я хочу сделать вам один прелестный подарок.

Милой дитятею была названа некая дама в сером платье и сером кружевном чепце, очень своей невзрачностью напоминавшая запечную мышь. Лицо ее было в красных нервических пятнах, оттого она всегда держала голову опущенной, стараясь этой позой и оборками чепца по мере возможности скрыть свой неприятный недуг. Однако сейчас она голову вскинула и недоверчиво воззрилась на вдовствующую императрицу.

Не одна она была поражена! В кабинете государыни Марии Федоровны сделалось всеобщее остолбенение, как если бы все присутствующие были поражены одинаковой с небезызвестной женой Лота карою.

Руки фрейлины, наигрывающей на маленьком прелестном фортепьяно розового дерева, зависли над клавишами, а другая фрейлина, напевавшая неизбежного «Милого Августина», столь любимого Марией Федоровной, онемела.

Картежники, со скуки пачкавшие зеленое сукно ломберного столика, выронили мелки.

И только две дамы некоторое время продолжали свой спор около незаконченной вышивки.

– Судите сами, графиня, мыслим ли здесь цвет «Аврора»? Я не вижу другого оттенка, кроме «Бедра испуганной нимфы»! – горячилась одна.

– Не того ли самого, княжна, который наши храбрые солдатики зовут «Ляжкой испуганной Машки»? – задорно возражала другая.

Голоса их во всеобщей тишине прозвучали с неуместной громкостью.

Осознав это, дамы испуганно зажали рты руками и более не осмеливались нарушить тишину.

Ошарашенное молчание окружающих было вызвано эпитетом «милое дитя», адресованном вдовствующей императрицею особе, которую она вот уже почти двадцать лет всячески третирована, унижала и презирала: тайно – постоянно, публично – при всяком удобном случае. Несчастная особа сия приходилась вдовствующей императрице снохой, поскольку была венчанной супругой императора Александра Павловича, и звалась государыней Елизаветой Алексеевной.

Эта неприязнь зародилась давным-давно, еще когда жива была великая императрица Екатерина Алексеевна, которая с материнской лаской и нежностью относилась к молоденькой жене своего любимого внука Александра. Мария Федоровна завидовала этому отношению так же сильно, как и редкостной красоте своей снохи. А потому всегда старалась поставить ее «на место», всячески поощряя демонстративную холодность императора по отношению к жене.

Как правило, Мария Федоровна смотрела на сноху со скукой либо с издевкой, однако сейчас не сводила с нее столь приторно-ласкового взора, что, окажись на месте Елизаветы Алексеевны доверчивая муха, она непременно увязла бы в этой ласковости или даже --">