Андрей Арсланович Мансуров - Конан и клан стариков

ни воинов с оружием за толстыми стволами и массивными замшелыми комлями и корнями.

Значит, придётся пойти и посмотреть — кто это там стонет. И для чего.

За избой, под примитивным навесом, крытым тоже лапами от ели, имелся склад валежника и сухих брёвнышек. Почему все эти дрова такие маленькие и лёгкие, варвар понял сразу же: возле склада, привалившись спиной в рваной безрукавке к стене избы, сидела на вывороченном когда-то из земли пне старая женщина.

На первый (Да и на второй!) взгляд ей запросто можно было дать добрый век: нечёсаные и жидкие седые лохмы торчали во все стороны, яркая когда-то юбка превратилась в блёклую застиранную латанную-перелатанную тряпку, всё равно кое-где дырявую, а то, что было одето под безрукавкой из шкуры волка, вообще не поддавалось никакому описанию: Конан так и не понял, что это за, не то — блузка, не то — кофта.

Зато почему старая женщина стонала и ругалась, Конан понял сразу: перед ней на земле, вернее, на мху, валялась груда веток и сучьев, которую, вероятно, она пыталась забрать в избу, но выронила.

Конан, не стараясь больше скрыть звук своих шагов, а наоборот — нарочито громко топая, подошёл к женщине, не забывая оглядываться. Всё чисто. Старуха, всё ещё что-то тихо и сердито бурчавшая, обращаясь к рассыпанной куче, вскинула на него морщинистое лицо:

— Кто здесь?!

Почему женщина не знает, «кто здесь», варвар понял сразу: белёсые бельма ослепших глаз явно ничего не видели уже не один год. И ведь она — он видел по выражению на лице! — не испугалась! Как положено бы испугаться одинокой женщине, к которой подходит незнакомец, с неизвестно какими намерениями!

Но так не бывает.

Раз она живёт здесь, будучи слепой, кто-то должен… Приносить ей еду! Потому что на грибах или ягодах ослепшая не протянула бы и месяца: их ведь незрячий человек ни нащупать, ни увидеть, ни собрать не может!

— Здравствуйте, уважаемая, — Конан отвечал на зингарском, поскольку женщина и спросила на нём, — Здесь Конан-киммериец. И я приветствую вас, и желаю вам долгих лет. И благополучия.

Некоторое время старушка молчала. И только шамкала беззубыми дёснами, словно пережёвывая что-то. Затем сказала, пощурившись в сторону варвара:

— Привет и тебе, Конан-киммериец. Благодарю за добрые пожелания. Наверное, ты очень храбрый и могучий воин, раз отважился в одиночку забраться в самую глушь леса Ксулторпа, славящегося в нашей округе негостеприимством и смертельными опасностями!

— Теперь я благодарю вас за изысканный комплимент, уважаемая незнакомка. Не буду скромничать: лес, в котором вы так храбро живёте, действительно очень… Негостеприимен. И опасен. Вчера я убил огромного медведя, а позавчера разогнал стаю волков.

— Хм! — в тоне послышалось явное сомнение, — Но как же тебе удалось разогнать их?!

— С помощью меча. А затем — лука и стрел. Но волки здесь какие-то… Очень храбрые. Или глупые. Пришлось уложить почти всю стаю, пока оставшиеся три хищника не сбежали. — Конан вновь внимательно следил за изменением мимики старухи, и заметил, что когда он сказал, что уложил почти всю стаю, та заметно побледнела, — Но как же мне называть вас, незнакомка? Мне не хотелось бы показаться невоспитанным мужланом.

Про мужлана Конан добавил специально — взглянуть, как старуха отреагирует на это редкое слово. Но та словно его и не заметила:

— Называй меня Ясминой, Конан-киммериец. Именно это имя дали мне при рождении. Но за те тридцать лет, что я живу здесь, я почти забыла его. Некому здесь называть меня им!

— Прошу прощения, уважаемая Ясмина, что осмеливаюсь задать невежливый вопрос. Почему же вы ушли от людского общества? Ведь женщине, — Конан выделил это слово тоном, — очень тяжело жить одной, да ещё в лесу. Да ещё в таком диком и опасном!

Старушка покудахтала. Очевидно, это должно было изображать смех.

— Да ты наверняка обо всём уже и сам догадался, могучий и храбрый Конан! Скрылась я в этом лесу потому, что жители ближайшего городишки обозвали меня ведьмой, и пытались поймать, судить, и сжечь!

И, должна признаться, были у них на это основания… Да, я как могла подпортила жизнь бургомистру-вору, и некоторым его прихлебателям. Но от поноса ещё никто не умирал! А в-основном я всё-таки лечила. Принимала роды. Снимала порчу. Ну, и зелья разные делала… На продажу.

Конан про себя ухмыльнулся: обычно травницы-повитухи мнят о себе невесть что, хотя вовсе не так сильны, как им --">