Валерий Столыпин - Я тебя… никогда!

– Зачем торопить события? Насладись изысканным лакомством конфетно-букетной аномалии, напейся досыта пьянящего зелья романтического периода. Гурманы утверждают, что смысл наслаждения не в самом блюде, в ярком послевкусии.

– Проверить хочу. Себя, прежде всего, проверить. Есть ли жизнь на Марсе. Сомневаться начинаю, что любовь существует. Влюбляюсь, влюбляюсь… каждый раз невпопад.

– Тебя интересует факт функционального феномена этого состояния или определённая форма интимной коммуникации? Проблема в том, что мужчина и женщина одними и теми же словами называют несопоставимые понятия. Для женщины важнее эмоции, для мужчины ощущения. Он стремится, как можно дольше пребывать в невесомости, она – приземлить партнёра с предельно допустимыми значениями гравитации. Как думаешь, природа может одновременно удовлетворить запросы одного и другого? Неземная любовь – миф. Сама сказала, что азарт, предвкушение чуда, увлечённая игра в поддавки гораздо важнее физической реализации гормональных атак. Причина неудач в любви – в непомерном ожидании возможного вознаграждения, в комплексном эгоизме.

– Верещагин, зачем ты читаешь мне лекцию по психологии? Не учи жить, помоги материально.

– Сколько?

– Чего сколько?

– Сколько тебе нужно для полного счастья?

– Не в этом смысле. В настоящий момент мне достаточно ключей и доброго слова.

– От квартиры, где деньги лежат. Пользуйся моей добротой. Но учти – я ревную.

– У тебя сейчас было такое странное выражение лица. Если бы я тебя не знала столько лет, подумала бы, что влюбился.

– Так и есть. Думаешь, я не способен любить?

– Это обсудим позже.

Вика смачно чмокнула Никиту в щёку, – я побежала. Ты – настоящий друг.

Верещагин убежал с работы почти за час, заверив секретаря, что отправляется на встречу с потенциальным клиентом, договорившись с соседкой Марией Егоровной помочь прибраться.

В суете приготовления, чтобы не отвлекаться, Никита перевёл смартфон в беззвучный режим.

Оставалось проветрить квартиру, дождаться сигнала к эвакуации и исчезнуть с чувством унижения и беспомощности.

Телефон молчал. Точнее, Никита не услышал зуммер.

Он переживал, нервничал, даже закурил, отправившись лечить приступ меланхолии на лоджию, хотя больше года как избавился от пагубной привычки.

Скажи кому, что собственноручно устроил романтическое гнёздышко для любимой, у которой будет свидание с кем-то другим, возможно в собственной постели, любой покрутил бы у виска.

На столе, застеленном льняной скатертью, стояла бутылка вина, бокалы, виноград и тарелка с сыром. Горели две свечи. В вазе стояли срезанные цветы.

Притворяться недотрогой Вика не планировала, старания друга оценила сполна.

Лоджия оказалась открытой, что говорило о том, что Никита торопился покинуть помещение.

– Наверно увидел в окно. Какой же Никита заботливый, – подумала Вика, запирая дверь балкона.

Верещагин дёрнулся было выйти, но посчитал, что обнаруживать себя неловко, тем более, что у любимой женщины были определённые, возможно не совсем скромные интимные планы. Проблема в том, что в октябре холодные вечера, а он не одет.

Хорошо хоть телефон с собой. В случае чего можно позвать на помощь.

Подглядывать и подслушивать было стыдно, дрожать с закрытыми ушами и глазами – неудобно. Взор то и дело соблазняли откровенные кадры свидания.

Никита всё слышал, кое-что видел.

Несмотря на то, что сценарий откровенного спектакля разворачивался в довольно целомудренных рамках, его терзала душевная боль.

Самодовольный хлыщ, которого Вика даже разглядеть, как следует, не успела, нагло нарушал  правила этики: прикасался к её груди, целовал, где вздумается, стремительно приближая финальный момент трагедии.

Форточка оставалась открытой, потому слышно было всё.

Никита всматривался в сумерки, желая понять, есть ли хоть малая возможность беззвучно исчезнуть с балкона.

Цифра тринадцать и сорок метров пустоты под ногами ясно давали понять безнадёжность подобного предприятия.

Ирония положения усугублялась настойчивостью кавалера, которого теперь, когда женщина дала  понять, что готова, хоть и не сразу, уступать, неудержимо расширял зону влияния, о чём свидетельствовала кокетливая возня, звуки борьбы, пока шутливой, но нетерпеливой и всё более бесстыдной.