Портия Коста - Плоть

могла дышать, кроме того, внимание незнакомца оказывало определенное воздействие и на другие части ее тела. Это могло быть сравнимо с тем, как если бы она заявилась в великосветский салон леди Сауверн, одетая точно так же, как она позировала для пикантных фотографий своего теперь уже бывшего возлюбленного Юстаса.

А именно – обнаженной.

Беатрис очень осторожно повернула голову и тут же залилась ярким румянцем, когда незнакомец кивнул ей в знак приветствия.

«Презренный негодяй! – мысленно возмутилась она. – Я уже сыта этим по горло!»

Беатрис смерила незнакомца взглядом, также едва заметно кивнув ему, чтобы соблюсти правила этикета. Этот человек казался ей смутно знакомым, будто она недавно где-то видела его фотографию. Очевидно, то был выполненный художником портрет в каком-нибудь периодическом издании и уж точно не в голом виде. При мысли об этом ее лицо и грудь порозовели, особенно принимая во внимание, что элегантный покрой костюма мужчины не мог скрыть заключенной в его теле огромной силы, способствуя таким образом игре ее воображения.

Незнакомец одарил ее улыбкой, самой головокружительной и дерзкой улыбкой, на которую только способен смертный мужчина. Беатрис залпом допила шампанское, будто то был лимонад, позабыв о своем намерении вести себя осмотрительно.

У него страстные губы, крепкие и четко очерченные, выделяющиеся на гладковыбритом лице, которое не принадлежало ни юноше, ни пожилому человеку, но одновременно и первому и второму. Такие губы намекали на ненасытный аппетит, который их обладатель вовсе не собирался скрывать. Беатрис вообразила, как он наслаждается роскошными яствами и дорогими винами, но непременно в умеренном количестве, получая удовольствие, но не предаваясь обжорству. Такие губы будут одаривать женщину жадными поцелуями до тех пор, пока она не станет задыхаться.

«Поцелуи, расточаемые этими губами, могут убедить женщину пойти на что угодно», – подумала она.

Так как мужчина стоял в противоположном конце зала, было невозможно рассмотреть цвет его глаз. Ей они показались черными, черными как ночь, таящими в глубине тайны и угрозы.

Почувствовав, что ей нечем дышать, Беатрис отвернулась. Виновата ли в этом Полли, слишком туго затянувшая ей корсет? Хотя Беатрис и не любила этот предмет своего гардероба, до сегодняшнего вечера он не причинял ей особых неудобств. По крайней мере, до тех пор, пока она не приехала на бал и не увидела этого мужчину. Теперь же ей хотелось распахнуть на себе корсаж платья и разорвать эту жуткую штуку, со всеми шнурками, крючками и прочими ухищрениями, в клочья.

Впуская воздух в легкие маленькими порциями, чтобы этот незнакомый и будоражащий ее мужчина не подумал, будто она задыхается, Беатрис сочла за лучшее повернуться к Чарли, который хмуро взирал на других людей, вызывающих у него недовольство.

Господин и госпожа Шамфлёр, с которыми они недавно познакомились, стояли в окружении небольшой, но очень оживленной группки чуть поодаль. Они весело болтали и смеялись. Тайком наблюдая за ними, Беатрис завидовала тому, как господин Шамфлёр с истинно французской галантностью целует затянутую в перчатку руку своей супруги. Этот жест заставлял задуматься о других поцелуях, которыми, как она воображала, они одаривали друг друга наедине, особенно учитывая, какие жаркие взгляды супруги бросали друг на друга.

– Боже мой, какая странная парочка эти двое, ты не находишь? – Чарли одним глотком допил свое шампанское и тут же взял с подноса проходящего мимо лакея еще один бокал. – Когда ты представила мне их, я решил было, что это люди из высшего общества, но в том, как они смотрят друг на друга, мне чудится что-то очень подозрительное. Ты так не считаешь?

Иногда Беатрис хотелось задать брату хорошую взбучку. Она обожала его, потому что он был по-своему хорошим человеком и также испытывал к ней нежные братские чувства, но иногда Чарли превращался в высокомерного ханжу.

– Напротив, я нахожу их очаровательными, а то, как они демонстрируют привязанность друг к другу, не может не воодушевлять. Если бы большее количество пар открыто выражали свою любовь друг к другу, мир был бы гораздо более радостным местом.

Чарли возмущенно фыркнул. На лице его появилось надменное выражение, совсем не соответствующее его возрасту – ему было всего двадцать пять лет.

– Мне кажется, что чем меньше ты станешь рассуждать о «демонстрации --">