Георгий Александрович Ланской - Гамбит пиковой дамы

чем займусь сегодня, сделала пару звонков и теперь совершенно спокойно допивала вторую чашку.

Кафе мало-помалу заполнялось. За соседним столиком сидели бездельничающие девицы лет семнадцати, чирикающие о чем-то малоувлекательном: тряпках, мальчиках, предстоящем концерте Пелетьера, на который они намеревались пойти. Я заскучала и уже готова была подняться с места, как в кафе вошел Оливье.

– Привет! – Он обрадовался и неразумно быстро направился ко мне. Бакс глухо рыкнул из-под стола. Девчонки притихли, Оливье притормозил и посмотрел на пса с опаской.

– Опять ты со своим чудовищем, – поморщился он.

– Куда мне без него? – усмехнулась я. – Садись осторожнее и ногами под столом не болтай, а то я его еще не кормила.

Оливье уселся, держась напряженно, боясь пошевелиться. Я надела на Бакса намордник, что тот воспринял как личное оскорбление: улегся на пол спиной ко мне и демонстративно вздохнул.

– Я ему не нравлюсь, – в который раз констатировал Оливье.

– А вот Жака он почему-то любит.

– От Жака пахнет корицей и булочками, неудивительно, что его обожают собаки и маленькие дети… Чем займешься сегодня? Может быть, сходим в кино? Оставим пса дома, прогуляемся по набережной…

– Сегодня не могу, – покачала я головой. – Договорилась с Кристофом. Они с Анной ждут меня на обед.

– Ну конечно, – сморщил нос Оливье. – На этого старого крокодила у тебя всегда есть время.

Он надулся и уткнулся в свой кофе. Я молчала, ожидая, пока ему надоест раздувать щеки.

С Оливье я познакомилась полгода назад, когда от нечего делать стала брать уроки живописи. Переехав в пригород Парижа, я долго сидела в своем маленьком домике практически безвылазно, делая короткие набеги на местные лавочки и бесконечно озираясь по сторонам. Продавцы быстро запомнили девушку с плохим французским, диким взглядом и ротвейлером на поводке. Они даже делали попытки подружиться, хотя вообще-то французы не очень жалуют иностранцев, что бы там ни говорили об их гостеприимстве. Месье Шарль приберегал для меня вырезку, а для Бакса – кости, мадам Лавантюр улыбалась, подбирая свежие овощи и молоко, а месье Батистен, владелец кондитерской, не только постоянно подсовывал к моим покупкам маленькие, напоминающие медали, шоколадки и карамель, но и несколько раз томно намекал на свидание.

Жители Леваллуа Перре к иностранцам относились достаточно беспечно. В конце концов, его окраины уже были забиты до отказа лиловыми неграми, далеко не всегда имеющими право жить на территории Франции. Рассуждали местные так: до Парижа – целых три остановки на метро, так что угрозы теракта минимальны, а очаровательная мадемуазель с большим псом, живущая уединенно в небольшом доме, на шахидку не похожа. Но, видимо, вопросы безопасности кого-то из бдительных соседей все-таки беспокоили, поскольку однажды, возвращаясь домой вместе с моим новым другом Кристофом, я застала у ворот дома полицейских. Впрочем, ощутить вполне понятный трепет в поджилках я не успела, поскольку, увидев Кристофа, ажаны рассыпались в любезностях, взяли под козырек и растворились.

Соседи, без сомнения, видели, кто меня сопровождал, сделали соответствующие выводы и теперь на улицах здоровались с преувеличенной вежливостью. Воспользовавшись моментом, я кое-кому рассказала о своем прошлом и даже не очень-то врала. Потому до сих пор я ловила на себе сочувствующие взгляды, слышала цоканье языком и отдельные фразы о бедной мадемуазель, оставшейся вдовой в таком юном возрасте. Появление в моей жизни Кристофа и его семьи расширило вариации предположений, а я, памятуя, что хорошо продуманное вранье – это уже легенда, не пыталась ничего опровергать. Спустя несколько дней я услышала о себе новую информацию, где мне дали даже какой-то высокий титул.

Вскоре после этого я настолько осмелела, что отправилась брать уроки живописи. Вопреки моему убеждению, будто рисовать учатся исключительно молодые люди, я обнаружила на занятиях разношерстную публику. Здесь были даже две старушки лет шестидесяти. Одна писала совершенно дикие натюрморты, вторая упорно рисовала мелками котов: инфернальных, с вытянутыми жирафьими шеями и хищными улыбками. Кроме них, уроки брали неопрятная женщина в измазанной краской одежде, писавшая акварелью потрясающие пейзажи, девушка лет шестнадцати, тихая, забитая, испуганная, как мышь, мужчина с дикой, всклокоченной шевелюрой и Оливье.

Будучи иностранкой, я не очень --">