Катарина Макги - Тысячный этаж

британский акцент и назвал программу «Дженкинс». Эйвери было тяжело разговаривать с Дженкинсом без него.

«Сегодня ты невероятно красивая», – сказал ей Зэй. Конечно, он просто хотел сделать приятное: откуда ему было знать, как сильно Эйвери ненавидела эту фразу. Она постоянно слышала о своей красоте – от учителей, парней, родителей. Эти похвалы давно утратили смысл, и только Атлас, ее сводный брат, знал, что лучше не говорить ей комплиментов.

На зачатие Эйвери Фуллеры-старшие потратили немало лет и огромную сумму денег. Она точно не знала, насколько дорого обошлась родителям, но подозревала, что немногим дешевле самого пентхауса. Люди среднего роста, ничем не примечательной наружности, с редеющими русыми волосами, они обратились к ведущему научному сотруднику из Швейцарии, который изучил их генетический материал. Где-то среди миллиона комбинаций среднестатистической ДНК нашлась единственная вероятность, ведущая к Эйвери.

Иногда ей становилось любопытно: какой бы она родилась, реши родители зачать ее естественным путем или сделать скрининг на наличие заболеваний, как поступает большинство людей с верхних этажей? Унаследовала бы она худые плечи мамы или крупные зубы отца? Но это уже не имело значения. Пирсон и Элизабет Фуллеры выложили кругленькую сумму именно за такую дочь – с медовыми волосами, длинными ногами и темно-синими глазами, с интеллектом отца и остроумием матери. Атлас вечно подшучивал, что упрямство – единственный ее недостаток.

К сожалению, не единственный.

Эйвери встряхнула волосами, потом убрала их в небрежный пучок и решительно вышла из комнаты. На кухне распахнула дверь в кладовую и потянулась к потайному замку механической панели. Ее она обнаружила много лет назад, когда они с Атласом играли в прятки. Эйвери даже сомневалась, что родители о ней знают: похоже, они здесь никогда не бывали.

Эйвери надавила на металлическую панель, и в узком пространстве кладовой разложилась лестница. Подобрав юбки шелкового платья цвета слоновой кости, девушка втиснулась в комнатушку и начала подъем, по привычке считая ступеньки на итальянском: uno, due, tre. Посетил ли Атлас в этом году Италию и ездил ли он вообще в Европу?

Балансируя на верхней перекладине, Эйвери толкнула крышку люка и с нетерпением вырвалась в темноту. Ее мгновенно окружили хлесткие ветра.

Помимо оглушительного рева, Эйвери слышала грохот разнообразных механизмов на крыше вокруг, спрятанных в ящики для защиты от атмосферного воздействия или под фотоэлектрические панели. Металлические плиты платформы холодили ее босые ступни. Из каждого угла аркой тянулись стальные мачты, соединяясь над головой и образуя прославленный шпиль Башни.

Ночь была безоблачной, влага не оседала на ресницах и не собиралась в капельки на коже. На фоне невероятно черного полотна подобно битому стеклу сверкали звезды. Узнай кто-нибудь, что Эйвери бывает здесь, наверху, ее бы заперли в комнате на весь остаток жизни. Доступ наружу с этажей выше сто пятидесятого был закрыт: прочные оконные рамы с оргстеклом защищали все террасы над этим уровнем от сильных ветров.

Эйвери задумалась: ступал ли сюда кто-то, кроме нее? Вдоль одной стороны крыши тянулись поручни безопасности – наверное, на случай, если поднимутся ремонтники, но, насколько Эйвери знала, никто и никогда сюда не приходил.

Атласу она о крыше не рассказывала. Это был один из двух секретов, которые она хранила даже от него. Стоило ему узнать, и Эйвери бы точно сюда не вернулась, а эта мысль ее страшила. Ей нравилось на крыше – нравилось, как ветер бьет по лицу и спутывает волосы, вызывает слезы на глазах и воет так громко, что заглушает все безумные мысли.

Эйвери подошла ближе к краю, наслаждаясь головокружительным ощущением, от которого сжимался желудок. Взглянула на город: монорельсовые дороги извивались в воздухе, словно светящиеся змеи. Горизонт казался невероятно далеким. Ей открывался вид от Нью-Джерси на западе и улиц Новостроек на юге до Бруклина на востоке, а далее простиралась сияющая оловянная поверхность Атлантического океана.

Эйвери стояла над величайшим строением на земле, целым особым миром. Подумать только! В эту самую секунду под ее босыми ногами находились миллионы людей: ели, спали, мечтали, обнимались. Эйвери заморгала, ощутив острый приступ одиночества. Все были для нее чужими, даже те, кого она знала. Но ей нет до них дела, как и до себя, и вообще ни до чего!

Эйвери --">