Луанн Райс - Песчаные замки

моста в Дьявольскую пучину, а в другой — за то, что она взобралась на маяк и вывесила ирландский флаг.

Вместо того, чтобы рассердиться, Джон с фотоаппаратом отправился к маяку, сделал несколько снимков, прежде чем береговая охрана успела снять флаг. Его тронула ирландская гордость дочери, не побоявшейся совершить рискованный поступок.

Очень похоже на его скульптуры — он их называет «песочными замками», что вызывает в памяти тихие пляжи, хрупкие башни, построенные всей семьей у кромки воды. Однако это не «песочные замки» — угловатые инсталляции^[1] Джона из камней и упавших деревьев переполнены кинетической энергией и потому опасны. Острая верхушка одной из них и сейчас хорошо видна на скалистой береговой линии Западного Корка на краю утеса, гранитной стены в девяносто футов^[2] высотой, обрывающейся прямо в бурлящее море.

Хонор стояла у окна спальни в арендованном фермерском доме. Джон, выйдя из душа, остановился рядом, обнял ее, прижал к себе. Их одежда грудой валялась возле кровати. На письменном столе лежал ее альбом для рисования, вновь забытый. Сделала несколько набросков, хоть и не от души.

— Что рисовала? — нерешительно шепнул он ей на ухо, словно не зная, как она отреагирует.

— Ничего, — ответила она. — В нашей семье ты художник.

Прижалась к нему, стремясь отключиться от размышлений и снова отдаться желанию, которое обуревало ее при каждой встрече с мужем. Лучше бы он не расспрашивал о рисунках.

Взглянула на горсточку лунных камней, светящихся, гладко обточенных волнами у подножия утеса, лежавшую на столе рядом с альбомом, преподнесенную Джоном в подарок прямо у трапа. Ясно, он предложил их в знак примирения, но она в душе не решалась принять этот дар. Нескончаемая борьба за него измотала и вывернула ее наизнанку. Он повернул ее лицом к себе, поцеловал, крепко обнял.

— Девочки, — предупредила Хонор.

— Спят, — шепнул он, кивнув на комнату дочек, вновь увлекая ее к постели.

— Знаю. Устали в самолете и выдохлись от волнения, попав сюда и встретившись с тобой.

— А ты? — спросил он, поглаживая ее волосы, целуя в шею. В его тоне звучала надежда, что этот приезд предотвратит навсегда уже начавшийся неизбежный разрыв, который они оба предчувствовали. — Не устала?

— Я тоже устала, — призналась она.

Беспредельно устала от стараний вернуть его домой, от тревоги, что он покалечится или погибнет, работая в одиночестве над инсталляциями, от стремления дать ему понять, как его творческие поиски истерзали ее, как мучительна для нее собственная вынужденная бездеятельность. Неуемное вдохновение Джона начинало гасить в ней огонь. Она зарисовала лишь его скульптуру за следующим хребтом. Хонор вглядывалась в окно, но сквозь разыгравшуюся бурю сооружения не было видно.

Вчера сразу же по приезде он привел их всех на край утеса, показав руины старого замка и дозорной башни, построенной тысячу лет назад. На немыслимо крутых, сбегавших к морю склонах паслись овцы, бродили без привязи, помеченные хозяевами синими и красными отметинами на белой курчавой шерсти, щипали траву у самого подножия скульптуры Джона.

Хонор была глубоко взволнована, видя произведение мужа здесь, в Ирландии. Они долго мечтали приехать сюда, с того самого дня двадцать пять лет назад, когда вместе с Берни и Томом нашли шкатулку в каменной стене. Она знала, что Джон рвется в эту страну, чтобы приобщиться к духу своей семьи не подвластному времени, как давно сделали Берни и Том. На этой древней зеленой земле фамильная история тесно переплелась с его художническими инстинктами, явленная в дереве и камне.

Скульптуры Джона часто ввергали ее в благоговейный страх — она считала их не столько прекрасными, сколько вдохновляющими, волнующими, ошеломляющими. Нужны огромные физические усилия, чтобы перетащить стволы деревьев с ветвями сюда, на край утеса, поставить вертикально, укрепить на ветру, насыпая кучи камней, напрягая руки и плечи, сбивая костяшки пальцев. У него руки призового боксера — распухшие, в рубцах и шрамах. Только Хонор очень часто кажется, будто бьется он главным образом с самим собой.

Скульптура вздымалась, как башня, эхом вторя руинам по ту сторону пропасти. Она словно росла из земли, как бы находясь тут вечно, наблюдая, как его родня возделывает землю, трудится на полях, умирает в голодное время^[3]. Его предки осиротели в голод, и когда он обходил поместье --">