Джейн Хичкок - Светские преступления

его жена и мои лучшие подруги, Бетти Уотермен и Джун Каан, старались всячески скрасить мое пребывание в унылых, залитых мертвенным светом коридорах Центральной нью-йоркской больницы, те тяжкие часы, когда я была уверена, что потеряю мужа.

«Можно забыть о самой услуге, но не о том, что она была оказана» — таков мой девиз. Меня огорчало, что Дик стал объектом внимания налоговой полиции, вот я и дала ему возможность поучаствовать в таком важном светском событии, как мой день рождения. Кое-кто рекомендовал «сохранять дистанцию», но я пренебрегла этим советом.

Поскольку детей у меня не было, я воспринимала друзей как часть семейного круга и искренне верила, что должна быть к ним лояльной даже в ущерб себе. Это простое правило осталось еще с юности, с Оклахомы. «Вместе мы — сила, порознь мы — ничто», — любил повторять мой отец. Там, в моем родном захолустье, люди были простодушными и лояльными.

Триш Бромир заметно приободрилась с появлением Миранды Соммерс, поскольку это означало, что и место и время выбраны верно. Они с Диком не прогадали. Миранда Соммерс, хорошо сохранившаяся леди неопределенного возраста, — это, так сказать, негласный лидер, ее точка зрения фактически является мнением всего круга. В журнале «Мы» она ведет колонку под псевдонимом Маргаритка. «Мы» — это что-то вроде светского справочника о социальном положении. Журнал пишет о веяниях моды, знаменитостях и тому подобном. Он из кожи вон лезет, чтобы представить светскую жизнь в виде непрерывной череды удовольствий, и ухитряется придать блеск даже тому, что на деле столь же скучно и утомительно, как обязанности присяжного. Миранда, например, сдабривает повседневность приправой из умело поданной сатиры.

К нам она явилась под руку с Итаном Монком, куратором Муниципального музея, которого я тоже относила к своим ближайшим друзьям. Среди богемы он известен как Монах (отчасти из-за фамилии, отчасти из-за предпочтений). Очки и светлый вихор придают его внешности нечто мальчишеское, это контрастирует с его изысканной учтивостью. При всех своих познаниях он отнюдь не педант. Никто в целой Америке лучше Итана не разбирается во французской мебели и аксессуарах восемнадцатого века. Когда мы с Люциусом решили передать музею свою коллекцию, Итан оказал нам неоценимую помощь в сортировке и обновлении. Лично я обожала его еще и потому, что, не считая сплетни и пересуды чем-то зазорным, он, однако, не особо увлекался ими и никогда не ставил подножку тому, кто уже поскользнулся.

Триш всячески расшаркалась перед блестящей парой — и совершенно напрасно. Поскольку эти двое относились к откровенной лести с одинаковой неприязнью, они поспешили от Триш ко мне. Миранда чмокнула воздух возле моей щеки, как умела только она — сердечно и при этом так, чтобы не потревожить ни макияж, ни прическу.

— Выглядишь безупречно, — шепнула она.

Следующей была моя дорогая Джун, поразительно похожая на абрикос-переросток. Цель жизни Джун — оставаться вечно молодой, что не может не сказываться на ее манере одеваться. Как фасон платья, так и оттенок его больше подошли бы кудрявой первокласснице для маскарада, чем гладкой брюнетке пятидесяти лет для званого вечера.

— Сказочно выглядишь! Нет, вы только взгляните на этот шатер! Похоже на луковицу с подсветкой. Кого мы здесь сегодня имеем? Кто еще ожидается? Ноги и язык болят заранее!

Джун звенела натянутой тетивой, гудела, как до предела заряженный трансформатор. Глаза ее рыскали из стороны в сторону, выискивая в толпе известные лица (так пара самонаводящихся ракет ищет источник тепла). Вот они засекли цель — модную журналистку и хозяйку салона. Джун просияла и метнулась в ту сторону. Маленькая слабость подруги казалась мне трогательной. В своей пышной юбочке она напоминала девчонку, коллекционирующую автографы, которая преследует очередную знаменитость, сжимая блокнот в потных от волнения руках.

Чарли Каан помедлил, давая жене возможность освободить территорию. Поджарый седовласый мужчина, по виду стопроцентный аристократ, он адресовал мне бледную улыбку и короткое нервное рукопожатие. Такой уж была его манера приветствовать. Он держался, как пугливая левретка, которая вечно опасается, как бы на нее не наступили.

— А где же великий человек? Надеюсь, он еще жив?

— Не только жив, Чарли, но и в добром здравии, хотя и не настолько, чтобы часами оставаться на ногах.

— Вот я и говорю, жизнь — это --">