Джейн Хичкок - Светские преступления

Слейтер и ее четыре сотни».

По случаю бала на мне был туалет в красно-серебряных тонах, признанных тонах Марии Антуанетты. Юбка на кринолине, со всеми ее серебристыми оборками, была прямо-таки необъятной, так что в стандартную дверь пришлось бы протискиваться боком, но широкие аркады музея позволяли плыть вперед разубранным для празднества галеоном. На голове у меня был пудреный парик, украшенный миниатюрной статуей Свободы — дань вновь обретенной свободе, а заодно и моде восемнадцатого столетия, когда любое важное событие находило отражение в женской прическе.

Каждый счел своим долгом явиться на бал — не часто Муниципальный музей предоставляет Главный зал и Галерею Слейтер для частного мероприятия. На этот раз и речи не шло об отказах. Наоборот, все умирали от желания оказаться в числе приглашенных и без зазрения совести звонили, чтобы узнать, не могу ли я втиснуть их в уже и без того раздутый список. И я втискивала — в том числе и недавних откровенных недоброжелателей, — не задаваясь вопросом, что ими движет, пусть даже чисто мазохистская потребность быть свидетелями моего триумфа.

Бетти Уотермен заявила, что бал проходит «на депозитном уровне» — одно из тех редких событий, когда женщины отправляются в подвалы банков и достают из депозитных ящиков драгоценности, слишком дорогие для повседневного употребления, бережно хранимые на случай, когда просто необходимо по-настоящему блеснуть. На мне было ожерелье Марии Антуанетты — увы, всего лишь копия. Подлинник разбился при падении с пятнадцатого этажа. Рубины, бриллианты и жемчуг разлетелись по всему дворику. На базе того, что удалось собрать, Эжени Пуртан и сделала для меня копию, которая теперь переливалась на шее слишком ярко из-за своей новизны. Прежнее ожерелье обладало неподражаемым внутренним светом, однако лишь эксперт мог заметить разницу.

Когда после гонений вновь возносишься на крыльях удачи, будь великодушен к своим врагам. Истинная королева умеет быть милосердной, вот и я пригласила на бал Нейта Натаниеля. Он явился в костюме Талейрана, словно нарочно, чтобы показать, что «предательство — вещь относительная». Миранда Соммерс оделась пастушкой (неизменное стадо почитателей сочло это забавной шуткой). Дик Бромир изображал из себя Бенджамина Франклина, Триш — мадам Дюбарри, Роджер Лаури — Лафайета. Даже Эжени Пуртан почтила бал своим присутствием в образе мадам. Виже-Лебрён, придворной портретистки Марии Антуанетты. Денты разоделись Наполеоном и Жозефиной (на редкость неудачный выбор для такой рослой пары), а Джун вырядилась как мадам Помпадур (совсем иной исторический период, но это же Джун). Чарли выбрал костюм Неккера, министра финансов, Итан Монк — Акселя Ферзена, который прославился как величайшая любовь королевы, Гил Уотермен — Давида, знаменитого художника. Бетти представляла мадам Дефорж, вымышленную народную героиню, и вовсю пользовалась случаем, тыча гостей в спину пресловутыми вязальными спицами.

— Слушай, Джо, какого дьявола ты пригласила всех, кто столько времени обливал тебя грязью?

— Такова жизнь, — ответила я, пожав плечами, и сразу отошла, поскольку выискивала среди гостей одного конкретного — Брэда Томпсона.

Вскоре после похорон Моники он позвонил мне с просьбой увидеться. Будучи в глубоком унынии, я послала его куда подальше. Но теперь час настал. Приятно было сознавать, что кое-какой порох в пороховницах еще остался. Мы с Брэдом могли составить потрясающую пару. Если этот алмаз нуждался в огранке, я готова была этим заняться.

Брэд запаздывал, но в конце концов явился — во фраке и без маски, еще раз напомнив мне Люциуса. Нет, он решительно мне нравился, и я позволила ему занять место по правую руку.

Ужин проходил за парой подковообразных столов в Главном зале. По всей длине каждого стола орнаментом шел «зимний пейзаж» из сахарной глазури. В процессе ужина глазурь растаяла и «наступила весна» — в точности как за одним из парадных ужинов Марии Антуанетты, только тогда под столами сидели слуги с мехами, а теперь стояли обогреватели с программным управлением.

Каждая перемена вносилась процессией ливрейных лакеев и сопровождалась аплодисментами.

За десертом Ники Трубецкой произнес хвалебную речь. Он представлял собой Петра Великого и был весьма импозантен в синем бархатном камзоле сплошь в лентах и медалях, полученных его предками от различных царствующих особ. В своей --">