Лоис Гилберт - Без жалости

количество больных и голодающих, хотя из-за малярии и дизентерии, которые я там подцепила, и из-за постоянного переутомления превратилась в настоящий ходячий скелет. Груди у меня висели, словно пустые мешочки, попка как таковая исчезла, а кожа, хотя и была покрыта загаром, своим пепельным оттенком напоминала кожу трупа.

Я была слаба, как ребенок, и под конец своей «блистательной» суданской эпопеи могла передвигаться лишь с посторонней помощью. Когда моя бабушка увидела, как меня выкатили из самолета на каталке, она залилась слезами. По пути из аэропорта она поставила мне условие, что я некоторое время поживу с ней на ферме, пока не окрепну и не наберусь сил, чтобы существовать дальше самостоятельно. Ее благосклонность простиралась до такой степени, что она позволила мне пожить на ферме с моей дочерью Эми. Это, признаться, грело душу: дочь целый год жила с отцом, и мне не терпелось снова заключить свою девочку в объятия.

Бабушка ни словом не обмолвилась о том, какие трудности может создать ей пребывание на ферме инвалида и подростка со сложным характером, и я была от души благодарна ей за это.

С тех пор как я вернулась в Америку, бабушка стала просто-таки святой. Она гордилась мной, как статуэткой премии Оскар, и к месту и не к месту говорила каждому, кто соглашался ее слушать, что я врач, долгое время проработавший в кошмарных условиях в Судане. Она как никто понимала, что значит для меня вновь оказаться дома и обрести все блага цивилизации после ночных выездов по случаю очередной вспышки дизентерии и бесконечного созерцания вздутых животов голодных детей в палаточных лагерях беженцев.

Надо сказать, что мысль поехать в Африку сформировалась у меня под воздействием моей же собственной бабки, которая в свое время написала книгу о жизни в эфиопской деревне. Кстати, я навестила эту деревню, как только оказалась в Эфиопии, и выяснила, что бабку там до сих пор вспоминают добрым словом. Жители деревни даже выдали мне несколько фунтов дурро — крупы, приготавливаемой из тропического растения, и попросили меня отвезти эту самую крупу ей в подарок.

За последние тридцать лет бабка написала тринадцать книг, которые были посвящены проблемам существования небольших, удаленных от цивилизации общин. В них рассказывалось о людях, обитающих в забытых Богом уголках планеты, их привычках, традициях и обрядах, а также о местной флоре и фауне. Бабушкины книги отличались поэтичностью и занимательностью, а одна из них — та самая, об эфиопской деревне, — была даже номинирована на Пулитцеровскую премию.

Мне понадобилось полных шесть месяцев, чтобы восстановить силы и здоровье после года работы в Судане, но двадцать фунтов из потерянных в Африке тридцати я смогла набрать лишь после года жизни на ферме. Сейчас я чувствовала себя хорошо. Я обрела прежние силы, активный мышечный тонус, и у меня было достаточно энергии, чтобы заняться любым делом, какое мне понравилось бы. Выяснилось, однако, что работать, то есть заниматься каким-либо общественно полезным трудом, мне вовсе не хочется. Мне было всего тридцать два года, но я чувствовала себя древней, как пирамиды Хеопса, или, лучше сказать, такой же древней, как горы, реки или сама мать-земля. Какая-то батарейка у меня внутри совершенно выработалась и не давала уже той особого рода энергии, которая заставляет человека стремиться к успеху в жизни.

Вместо честолюбия и стремления добиться успеха в какой-либо сфере деятельности в моем внутреннем мире доминировало над всем остальным чувство, которое условно можно было бы определить как постоянный страх смерти. В Судане мне приходилось чуть ли не двадцать четыре часа в сутки наблюдать за тем, как смерть снимала свою жатву. Причем это происходило настолько буднично и до такой степени вошло в мою тогдашнюю жизнь, что я, сначала страшась этого, постепенно привыкла к смерти, а потом и приняла ее, и были моменты, когда я сама хотела умереть и ждала ее прихода. В конце концов, что такое смерть, как не избавление от всякой боли и страдания? Можно сказать, я потихоньку умирала вместе со всеми несчастными, которых мне довелось провожать в последний путь.

Возвращение домой было подобно пробуждению от долгого кошмарного сна. Когда я оказалась наконец вне стен временного палаточного лагеря, я поняла, что люблю жизнь и хочу жить. А потом прошло время, и я вдруг страшно испугалась, представив себе, как долго я находилась рядом со --">