Линда Ховард - Сердцеед

позвонил, и Мишель, собравшись с духом, снова набрала его номер. Снова ответила домоправительница, и Мишель со вздохом спросила себя, проводил ли Рафферти хоть одну ночь дома.

- Это Мишель Кэбот. Я бы хотела поговорить с Рафферти, пожалуйста. Он дома?

- Да, он сейчас на конюшне. Я переключу вас на него.

Итак, у него есть телефон даже в конюшне. На мгновение, она позволила себе позавидовать его удачливости в делах, пока в ее ухе раздавались щелчки. Размышление о его ранчо немного отвлекло ее от собственного бешено участившегося пульса и горящих щек.

- Рафферти.

Его глубокий, нетерпеливый голос прозвенел в ее ухе, и Мишель подскочила, ее рука вцепилась в телефон.

- Это Мишель Кэбот.

Она старалась говорить как можно спокойнее, и не выдать волнения, которое захлестнуло ее.

- Мне нужно поговорить с вами, если у вас, конечно, есть время.

- Сейчас у меня его нет. У меня жеребится кобыла, поэтому выкладывайте, и покороче.

- Боюсь, наш разговор займет больше времени. Я бы хотела договориться о встрече, вам удобно завтра утром?

Он коротко и сухо рассмеялся.

- Это рабочее время, детка. Мне некогда тратить его на неофициальные встречи.

- В таком случае когда?

Он раздраженно выругался.

- Послушайте. Сейчас я должен идти. Я заеду к вам завтра по пути в город. Приблизительно в шесть.

Он повесил трубку прежде, чем она могла согласиться или отказаться. Но Мишель понимала, что сейчас не в том положении, чтобы капризничать. Слава богу, этот неприятный звонок позади, и у нее в запасе есть двадцать часов, чтобы подготовиться к встрече с ним. Ей придется закончить завтра пораньше, чтобы вымыть волосы, накраситься, одеть белые льняные брюки и белую шелковую блузку. Зачем разочаровывать Рафферти, который всегда считал ее избалованной и бесполезной пустышкой?

***

Уже было далеко за полдень, палящее солнце нагрело температуру до ста градусов, скот был неспокоен. Рафферти разгорячился, вспотел, был пыльным и раздраженным, как и его люди. Они потратили слишком много времени, гоняясь за отбившимися от стада животными, вместо того чтобы ставить клейма и делать прививки, а теперь еще громкие раскаты грома предвещали летнюю грозу. Мужчины заторопились, чтобы закончить дела до ее приближения.

Клубы пыли поднимались в воздухе, беспокойный рев животных и вонь жженой плоти распространялись повсюду. Рафферти работал наравне со всеми, не пренебрегая никакой работой. Это его ранчо, его жизнь. Заниматься им трудно, это грязная работа, но он сделал ранчо прибыльным, тогда как другие потерпели крах. Он добился этого упорным трудом и решимостью. Не вытерпев такой жизни, его мать предпочла уйти. Конечно, в те времена ранчо намного уступало той империи, которую он создал сейчас. Отец Джона, и ранчо, не могли обеспечить ей ту жизнь, какую она хотела вести. Порой Рафферти чувствовал горькое удовлетворение, зная о теперешнем сожалении матери, которая поспешила бросить мужа и сына много лет назад. Он не испытывал к ней ненависти, не хотел тратить на это силы. Он просто не желал иметь с ней дело, равно как и с кем-либо из тех богатых, избалованных и никчемных людей, которых она называла своими друзьями.

Нэв Лютер закончил с последним теленком и встал, вытирая пот с лица рукавом рубашки, затем посмотрел на солнце и плывущее по небу черное облако, предвещавшее грозу.

- Ну вот, - проворчал он. – Надо бы успеть собраться, прежде чем эта штука разразиться проливным дождем.

Потом он взглянул на босса:

- Разве ты не собирался встретиться с этой девчонкой Кэбот сегодня?

Нэв был в сарае и слышал, как Рафферти говорил с Мишель. Бросив взгляд на часы, Рафферти чертыхнулся. Он совершенно забыл о ней, и не испытывал благодарности Нэву, что тот напомнил ему об этом. На свете было немного людей, которые раздражали его так же сильно, как Мишель Кэбот.

- Вот черт, кажется, мне нужно идти, - сказал он неохотно.

Рафферти знал, зачем ей понадобилось встретиться с ним. Его удивило, что она вообще позвонила, вместо того, чтобы продолжать игнорировать факт долга. Мишель, вероятно, собиралась поплакаться, рассказав, как мало у нее осталось денег, и сообщить, что вряд ли сумеет наскрести нужную сумму. Даже мысли о ней вызывали у Рафферти желание хорошенько встряхнуть ее. Или лучше высечь. Она олицетворяла все то, что он не любил больше всего: испорченный, эгоистичный паразит, который не проработал и дня --">