Марта Макова - Измена в прошлом (СИ)

пойдёшь.

Она вышла из комнаты, а я, озираясь, села на кровати.

Ну надо же, какой чёткий и ясный сон! Вокруг всё такое родное, знакомое, но с годами подзабытое. Моя односпальная кровать, трельяж, полированный трёхстворчатый шкаф, письменный стол у окна. На стене над столом, вырванный из какого-то журнала, портрет улыбающегося Карела Готта.

На полу длинная сиреневая дорожка с жёлтыми полосами по краям – ужасы советского прошлого. Вязаная кофточка на спинке стула. Я уже давно забыла о её существовании, некоторые вещи совершенно стёрлись из памяти, а ведь я её, когда-то, так любила.

Пощупала рукой подушку – перьевая. Я такими уже много лет не пользуюсь. Проклятая аллергия на пух и перо. А в юности спала и ничего. Белоснежное, накрахмаленное постельное бельё, из квадратного проема пододеяльника видно атласное ватное одеяло. Под ним было так уютно и тепло спать!

Так странно! Я будто спала и не спала одновременно. Слишком много деталей, вещей из моей молодости, давно позабытых. На письменном столе старая настольная лампа, железная и ужасно тяжёлая. Деревянная карандашница, расписанная под хохлому. Всё такое близкое и в то же время далёкое. Оставшееся в счастливом и безмятежном прошлом.

Я осторожно, стараясь не спугнуть то ли сон, то ли явь, откинула одеяло и встала босыми ногами на холодный пол. На цыпочках подошла к окну и, отодвинув тюль, посмотрела на улицу.

Густая, пышная крона старого тополя привычно загораживал весь вид из окна. Так было всегда, сколько я себя помнила. Только зимой, сквозь голые ветки можно было увидеть дом напротив, и идущих по тротуару людей. Сейчас тополь зеленел молодыми, глянцевыми листочками.

Я погладила пальцами поверхность стола, потрогала карандаши в карандашнице, они ответили деревянным перестуком, как коклюшки для плетения кружева.

Подошла к трельяжу, чтобы понюхать стоящие на нём флакончики с духами и вспомнить стёршиеся из памяти ароматы. Бросила взгляд в зеркало и обомлела!

Я смотрела на себя молодую, совсем девчонку, и не могла отвести глаз. Гладкая кожа, чёткий овал лица, растрёпанная после сна длинная коса. Протянула к зеркалу руку, чтобы прикоснуться к отображению, и встретилась с ним пальцами на границе прохладного и гладкого стекла.

В зеркале однозначно отражалась я. Потрогала руками своё лицо – кожа на щеках упругая и гладенькая. Отражение, вторя мне, тоже погладило себя по лицу.

Я не помнила, чтобы когда-то видела сама себя во сне. В снах я, конечно, осознавала, что я это я. Куда-то бежала или чего-то боялась, видела картинку происходящего своими глазами, но своего физического тела никогда не видела. Не припомню такого.

Сейчас рассматривала руки, ноги, даже оттянула вырез коротенькой ночной рубашки и заглянула под неё. Опа, а грудь то торчит как в юности, высокая и упругая. Я не смогла сдержать улыбки. Какой приятный сюрприз сделало моё подсознание, устроив во сне встречу с самой собой. Тысячу раз мечтала снова очутиться молодой хоть на денёк. И вот, пожалуйста!

Покрутилась вокруг себя, рассматривая тоненькую и стройную фигурку. Какая же я была хорошенькая!

Но странное, неспокойное ощущение не отпускало. Что-то не так. Разве бывают такие красочные и достоверные сны? Слишком всё вокруг было настоящим. Холодный пол под босыми ногами, запахи, звуки.

– Лёля, иди завтракать! Остынет всё!

Мамин голос выдернул меня из задумчивости и полоснул прямо по сердцу! Я рванулась на кухню, откуда послышался звон посуды и хлопок закрывающегося холодильника. По пути неловко зацепилась локтем за дверной косяк, и не обращая внимания на пронзительную вспышку боли, застыла в двери, словно наткнулась на преграду.

Мама стояла у стола и наливала чай в чашки. В мою, с большим красным яблоком на боку, и в свою, с жёлтой грушей. Я эти чашки помнила. Куда они делись я не знала, наверное, давным-давно разбились, но именно из них мы с мамой любили пить чай.

– Надень тапки, полы ледяные, – окинув меня взглядом с ног до головы строго сказала мама, – отопление уже отключили, дома холодина.

Мамочка, родная моя мамочка! Я смотрела на неё и не могла наглядеться. Впитывала каждую чёрточку, движение. Она тоже была молода. Сколько ей здесь лет, в моём сне? Сорок? Сорок пять? Нет в движениях старческой неловкости. Волосы без седины, волнистые. Она всегда накручивала их на бигуди и как-то умудрялась на этих бигудях ещё и спать. В моей --">