Ева Ночь - Я твоя навеки, ты мой навсегда (СИ)

Не знаю, что его впечатлило – то ли я, такая прекрасная, то ли это прозвище из прошлого, а только он заткнулся на несколько благословенных мгновений.

Мы выжигали взглядами друг в друге дырки, оставляли ожоги, но никто не желал сдаваться.

Интересно, – подумалось мне, – он тоже ощущает подобное?

Жадную ненасытность. Невозможность наглядеться на него впрок.

Надо было не оборачиваться, но это оказалось выше моих сил. Я хотела посмотреть, каким он стал одиннадцать лет спустя.

Стал лучше. Мужественнее. Выше. Красивее. О, эти синие глаза. О, этот всепоглощающий смертельный огонь, способный испепелить потусторонней синью. Он действительно Богом данный… Мой Богдан Островский. Ну, мысленно я могу позволить себе так сказать. Ведь когда-то он всё же был моим. Имею право хотя бы где-то там, глубоко внутри, называть его так, как хочу!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍И я прекрасно знаю, кого видит он. Унылую бабу с зализанными волосами. Без косметики, в очках. С первыми морщинками, что уже поселились в уголках глаз.

Вероятно, будь у меня возможность подготовиться к этой эпохальной – не побоюсь этого слова – встрече, я б из кожи выпрыгнула, но предстала бы перед ним во всей красе. Макияж. Салон красоты. Лучшее платье. Туфли на каблуках. Чтобы у него в зобу дыханье спёрло и не только в зобу, а кое-где пониже. Чтобы смотрел и локти кусал.

Но кого я обманываю? Он прекрасен. Великолепен. Мужчина в расцвете сил, как великий Карлсон. Да появись у него пузо и лысина, он всё равно был бы притягателен для женщин. Мужчинам не нужно напрягаться. Порой достаточно вот этого костюма за хренналион баксов, часов от известной швейцарской фирмы и солидного банковского счёта.

И опять вру. Мужчинам и этого не нужно. Иногда хватает харизматического обаяния, чтобы пленять, заставлять стоять собачкой с преданными глазами и заглядывать в рот, предвосхищая любые желания.

Это женщине вечно надо следить за собой, мучить себя диетами из-за лишних двух килограммов, искать лабутены и натягивать штанцы, что в любой момент на заднице разойдутся, как только она соберётся на выставку Ван Гога сходить.

Поэтому это даже хорошо, что Богдан Великолепный видит меня без прикрас. Так никаких ложных иллюзий не родится. Пусть торжествует, гад. Он прекрасен, а я унылая мымра за тридцать в безликом офисном костюме, где даже грудь можно на спине искать – разницы нет.

– Что, добилась своего? – идёт он в наступление первым. – Всё, как ты и хотела, да, Илон? Кресло руководителя, звезда первой величины в рамках ничтожной богадельни, квартира небось, машина, статус. Всё, как ты и хотела, да, Илон. Муж? Любовник? Или полный боекомплект? Всё ради великой цели, правда?

Лучше бы он рот не открывал, честно.

Я встаю со стула и распрямляю плечи.

– Конечно, – смотрю, не мигая, как очковая змея. – А ты как думал? Мечтал, что я буду водку пить и полы в подъездах драить? А ты злорадствовать и упиваться тем, что потеряла тебя, такого прекрасного, и скатилась в лужу?

– Где ты, а где лужа, – цедит он сквозь зубы. – Скорее по головам и трупам пойдёшь, чтобы своего добиться. Вижу, преуспела. Небось не одну простынь ради великой цели до дыр протёрла?

Бешенство. Ослепляющая ярость. Да кто он такой, чтобы судить меня?

Всё, что я культивировала годами, летело к чёрту, в тартарары.

Мне изменила выдержка. Исчезла язвительность. Умение брить словами налысо. Да что там: я больше и разговаривать не стала. Влепила Островскому пощёчину.

Хлясь! – вышло громко и весомо. Моя пятерня у Богдана на щеке смотрелась как клеймо. Но любоваться я не стала: меня трясло.

– Кажется, я всё же ошибся с лужей, – произнёс он слишком спокойно, а затем сорвал проволочный «намордник» с шампанского, мастерски выбил пробку и направил пенную струю прямо мне в лицо. – Остынь, Илон.

Богдан

Я сделал это с наслаждением. И не потому, что она меня ударила, нет. Не мог и не хотел видеть в ней мымру с почти отсутствующими половыми признаками.

Это что за образ? Она что, детишек пугает?

– Ах, ты!.. – задохнулась Бояркина (или уже не Бояркина?..) и полезла драться.

Учитывая, что лицо у неё в пене, будто верблюд её любовно оприходовал, а вместо глаз – очки замыленные, вышло у неё так себе: Илона начала падать.

Я не --">