(Митэй Тиль) - Утешение (СИ)

Едва только выглянув в сад, Сюихико поняла, что он придумал все до конца. Итачи сидел на энгаве с сямисеном на коленях, расслабив все тело, откинувшись спиной и головой на стену, подставив лицо свету звезд, мягко льющемуся на землю с темных небес — полуночно-синих, как сказала бы Сюи.

Он двинулся, услышав ее легкие шаги, и сразу же заволновался.

— Пожалуйста, не ходи босиком по холодным доскам, давай принесу тебе обувь?

Сюихико не удержалась от улыбки. Итачи сделался таким осторожным в отношении ее здоровья из-за того, что прошлой весной ее простуда закончилась воспалением легких, после которого выздоровление шло медленно и тяжело. И хотя с тех пор здоровье не подводило Сюи, Итачи продолжал в таких вопросах носиться с ней как с ребенком.

«Что же будет, когда у нас и в самом деле появится ребенок?» — со смущенной улыбкой думала девушка, но, чтобы не заставлять его беспокоиться понапрасну, вернулась в дом за тапочками. Итачи вошел в комнату следом за ней.

— Ты сыграешь мне? — спросила Сюи, присаживаясь на диван.

И он сыграл ей мелодию, над которой трудился, не зная покоя и отдыха, целых две недели. Другому человеку его лицо во время игры на сямисене могло показаться безмятежным, но Сюи знала, что он напряжен и глубоко взволнован. А потом музыка захватила ее, тронула сердце, зажгла кровь и пронесла перед глазами череду удивительных картин. В момент, когда мелодия стихла, Сюи плакала, чувствуя пронзительную боль.

— Это так грустно, — выдохнула она, пытаясь успокоиться и отирая слезы руками, — очень красиво и очень грустно… Ты снова рассказал мне целую историю…

— О чем же эта история?

— О том, как один человек любит другого и одновременно убивает его.

— Правда? Я не хотел, чтобы все получилось именно так.

Итачи бережно положил инструмент на полку, а потом сел обратно на диванчик. Он повернулся боком и откинулся назад, укладываясь головой на колени Сюи. Взяв ее за руку, Итачи поднес ее пальчики к своему лицу и нежно поцеловал.

— Разве это возможно: причинить вред тому, кого любишь? — задумчиво спросил он.

— Надеюсь, мы никогда не узнаем ответа на этот вопрос, — тихо ответила девушка.

Измученный напряжением последних дней, и особенно бессонной ночи, Итачи почувствовал, что глаза его закрываются сами собой.

Сюихико посидела с ним немного, глядя, как тают предрассветные сумерки в саду, а затем тихонько поднялась, подошла к столу, настроила освещение и принялась за работу.

Солнечные лучи пробивались сквозь шторы, постепенно подползая все ближе к ширме, отгораживающей часть комнаты — ту, где на полках хранились книги и расписанные Сюи вещицы: веера, коробочки и небольшие экраны. Среди них имелись те, с которыми по какой-то причине девушка не могла расстаться, остальное, завернутое в ткань или бумагу, было отложено и ждало своего заказчика.

Потерев усталые глаза, Сюихико выпрямилась на стуле, расправляя плечи, и окинула взглядом рисунок. Она сотворила его, поддавшись порыву вдохновения, не опираясь на опыт какой-либо школы и не стараясь придерживаться канонов, поэтому строгий знаток назвал бы ее творение безвкусицей. Так оно и было: идея рисунка казалась расплывчатой и безумной, между цветами не наблюдалось гармонии, они были слишком яркими и приковывали внимание к деталям, отвлекая от любования картиной целиком.

Черное небо с красными облаками раскинулось над полем голубых маков. Среди синих и лазоревых цветов, слегка тронутых прикосновением ветра, сидел крупный черный ворон, вот-вот готовившийся распахнуть свои крылья. В темных жемчужинах глаз отражался алый свет — тот же, что окрашивал облака.

— Кажется, эту придется оставить себе, — усмехнулась Сюи.

Осознавая несовершенство и даже какую-то неуместность собственного рисунка, девушка тем не менее отчего-то была довольна своей работой.

Итачи распахнул глаза и сел на диване.

— Закончила?

Он поднялся, подошел и встал за спиной у Сюи. Опираясь одной рукой о стол, молодой человек чуть наклонился вперед и замер на несколько секунд, разглядывая рисунок, растревоживший вдруг что-то неведомое в глубинах его души.

— Нелепо, правда? —